Поездка в Трансильванию
Шрифт:
Прибывший чиновник закончил свой импровизированный спитч и сел на место рядом с Теодореску. Принесли вино в больших кувшинах и разлили его по стаканам. Вино многим понравилось. Оно было немного кислым, но приятным и легким. Тромбетти сморщился, сделав несколько глотков, и поставил свой стакан на столик.
– Вам больше нравятся ваши вина? – с явным вызовом спросила Эужения.
– Да, – ответил Тромбетти, – безусловно, наши нравятся больше…
– Вы не любите чужие напитки? – уточнила Эужения.
– Не люблю. Мне вообще кажется, что каждый человек тяготеет
– Вам не нравится другая кухня?
– Нравится, например французская или испанская. Особенно люблю паэлью, она похожа на наше ризотто. Или немецкий рислинг.
– Понятно, вы любите только продукты из Западной Европы, – сделала вывод Эужения. – Вам не кажется, что даже ваши гастрономические предпочтения отдают местным национал-шовинизмом? Почему, допустим, не венгерские вина или болгарская кухня?
– Я сам выбираю, что именно мне нравится или не нравится, – недовольно перебил ее Тромбетти.
– У каждого свой вкус, – попытался потушить намечавшуюся ссору Брынкуш.
– Просто итальянский профессор не любит чужие вина, – пошла в наступление Эужения, – особенно если они из страны, не входящей в «цивилизованную Европу».
– Я так не сказал. Мне больше нравятся итальянские вина. И я имею право выбора.
– Конечно, имеете. Можете выбирать, какое вино вам пить, какую еду поглощать, каких иммигрантов принимать, кого выселять из страны, а кого оставлять, – не сдержалась Эужения.
– Да, если хотите, – вышел из себя итальянский профессор. – Я считаю, что моя страна просто переполнена незаконными иммигрантами из Африки, арабских стран и Восточной Европы. Причем хуже всех себя ведут именно ваши бывшие соотечественники, госпожа Лунгул, и вы это прекрасно знаете. Больше всего грабежей, насилия и торговли наркотиками, по статистике, совершается вашими бывшими соотечественниками. И моя страна вправе требовать соблюдения общеевропейского законодательства и упорядочения визового режима с Румынией.
– Вот где сразу проявляются ваши взгляды, сеньор Тромбетти. И такой человек может считаться европейским экспертом. Какой позор для Европы!
– Хватит, – взял Эужению за руку Брынкуш, – нам всем нужно успокоиться.
Она хотела что-то сказать, но он, очевидно, так сильно сжал ее руку, что она замолчала. Затем вырвала ее, отвернулась и больше не произнесла ни слова. Сидевший за столом глава местного жудеца не понимал, что именно происходит. Чтобы разрядить обстановку, Дронго решил вмешаться. Сначала он обратился к профессору Тромбетти по-итальянски:
– Вы же видите, что она нервничает. Зачем вы спорите?
– Эта особа меня все время оскорбляет, – прошипел итальянец.
– Вы же мужчина, необязательно ей отвечать, – тихо посоветовал Дронго. И повернулся к профессору Панчулеску: – Завтра у нас будет встреча в Яссах. Из истории мы знаем только успешную операцию советских войск в сорок четвертом году, так называемую Яссо-Кишиневскую, когда наступление двух советских фронтов привело к разгрому крупной немецко-румынской группировки и выбило из войны Румынию, вынужденную повернуть свои войска против Германии.
– Все так и было, – кивнул Панчулеску. – В результате наступления советских войск Румыния перешла на сторону антигитлеровской коалиции.
– И стала на сорок с лишним лет сателлитом Советского Союза, – вмешался Уислер.
– Вы полагаете, что быть сателлитом фашистской Германии гораздо лучше? – спросил Дронго.
– Не забывайте, что Сталин навязал им коммунистический режим, – напомнил Уислер, – и этого диктатора Чаушеску.
– Господин профессор, – возразил Дронго, – Чаушеску стал генеральным секретарем только в шестьдесят пятом, уже при Брежневе, а президентом страны был избран в семьдесят четвертом. Сталин умер в пятьдесят третьем. Согласитесь, что при всем желании он не мог навязать румынам «закарпатского гения», как его иногда называли в румынской прессе.
– Его называли тираном и диктатором, – не выдержала Эужения.
– Только после свержения, – поправил ее Дронго. – На самом деле он всегда вел политику, достаточно независимую от общего курса Москвы, и отличался самостоятельностью своих действий. Хотя должен признать, что его режим был не очень приятным не только для румын, но и для гостей, прибывающих в эту страну.
– Завтра мы едем в Яссы, – напомнил Уислер. – Пусть лучше профессор Панчулеску расскажет нам об этом городе.
– В Яссах проживают более четырехсот тысяч жителей, – сообщил Панчулеску, – почти триста лет город был столицей Молдавии, с середины шестнадцатого века до тысяча восемьсот пятьдесят девятого. Это крупный промышленный и научный центр, а Ясскому университету уже больше ста пятидесяти лет. В городе имеются известные всему миру монастыри – Четэцуя и Голия, каждому из которых почти по четыреста лет. Мы посетим один из этих монастырей. А сейчас нам нужно заканчивать ужин, мы уже опаздываем. Переночуем в небольшой гостинице при местном монастыре.
– А где остальные члены нашей группы? – поинтересовался Гордон. – Они не останутся с нами?
– Они приедут сразу в Яссы. Там гораздо лучшие условия, – пояснил Панчулеску.
Сидевшие с самого края стола двое арабских экспертов все время молчали, не принимая участия в разговоре, хотя прекрасно понимали, о чем именно идет речь. Сиди Какуб и Катиба Лахбаби не вмешивались ни в споры, ни в разговоры.
– Госпожа Демченко передумала и не хочет оставаться с нами в монастырской гостинице, – пояснила Лесия, – поэтому мы поедем туда вдесятером.
– Но нас одиннадцать человек, – посчитал Уислер.
– Господин Теодореску поедет в Яссы раньше – готовить нашу завтрашнюю встречу, – пояснила Лесия, – следовательно, нас будет десять. Мы заранее предупредили, что гостиница достаточно скромная. Комнаты небольшие, но чистые, там обычно останавливаются туристы, путешествующие по Валахии…
– По местам графа Дракулы, – добавил, улыбнувшись, Теодореску.
– При чем тут Дракула? Это неудачная шутка, – вздрогнул Тромбетти.
– Не забывайте, что эти места раньше назывались Валахией, – напомнил Панчулеску.