Поездом к океану
Шрифт:
Еще страница. И снова портрет. Теперь вполне приличный. И, кажется, частично срисованный с ее же фото в военной форме, которое Жиль сделал, когда они только приехали. Невозможное открытие! Совершенно лишнее, обременяющее, ненужное!
Аньес торопливо пролистала альбом дальше и нашла несколько рисунков, на которых угадывала себя. И это уж чересчур! Она быстро захлопнула альбом, еще мгновение смотрела на него, недоумевая, и сунула в вещмешок, подальше от глаз. Кожа взмокла сильнее, чем было до того от духоты. Дышалось с трудом.
Недоставало ей только этого. Все прочее в наличии
Переведя кое-как дыхание, Аньес подошла к койке, на которой валялся ее странный компаньон, и мрачно окинула его взглядом. Его сон был поверхностным, и сквозь дрему Жиль едва ли что понял — с утра ничего и не вспомнит. Она вынула из своей сумки завернутый в бумагу кусок пирога, купленный сегодня у торговцев на улице и приберегавшийся на завтрак, поскольку вставать предстояло рано. И сердито положила его на тумбочку возле него. В конце концов, Данг прав — когда капрал придет в себя, готов будет убивать ради куска хлеба. Всего два месяца в Париже Востока, а Кольвен уже уподобился местным жителям, жизнь которых преимущественно имела лишь четыре истинных удовольствия: сыграть в фан-тан, пофакаться, выкурить трубку гашиша и набить пузо. Этим занятиям подчинялся и их образ жизни, и их образ мысли.
Европейская цивилизация, вынеся свои пороки за пределы Европы, на краю мира смогла создать лишь искривленное зеркало самой себя. Увидев впервые Сайгон, Аньес уверовала в это свято и уже навсегда.
Когда она выбралась из комнаты Жиля и прошла узким коридором к дневальному, то задержалась, чтобы уточнить, в котором часу его сменят. И напоследок попросила, чтобы он непременно разбудил капрала Кольвена в четыре утра. «Хоть водой окатите, но в пять он должен быть на посадке».
С тем и ушла.
Улицы уже несколько опустели. Сайгон жил своей ночной жизнью, но у военной части было достаточно тихо. Сейчас Аньес шла пешком. У нее оставалось одно-единственное последнее дело на сегодня. И успеть его завершить она должна была обязательно. Иначе как знать — вернется ли. Говорили, что в округе Ханоя слишком опасно перемещаться не только самостоятельно, но и отрядами. И хотя жить ей хотелось определенно больше, чем не жить, она не имела представления, чем все это закончится.
Но отлета ждала с нетерпением. Слишком устала чувствовать собственную бесполезность.
Ей оставалось несколько шагов в тишине и темноте. А потом считать камни, из которых был сложен высокий забор вдоль улицы. Она оглянулась по сторонам, убедившись, что вокруг нет никого, скользнула затем ладонью по стене. Шестой ряд снизу, на уровне талии. Двадцать восьмой камень.
И она мысленно перебирала числа одно за другим на стыках, где швы, пока не дошла до нужного, едва заметно «дышавшего», но только если хорошо на него надавить. Застыла совсем ненадолго, чуть-чуть сдвинула его в сторону, скользнула пальцами в щель.
Есть!
В ее руках оказалась совсем небольшая записка, свернутая в крошечную трубочку и написанная на папиросной бумаге. Свежая. Когда Аньес мчалась что было духу за Жилем, тайник был еще пуст.
Быстро сунула «свиток» под ремешок часов. Камень вернулся на место.
Она снова оглянулась по сторонам и с облегчением выдохнула — вокруг по-прежнему не было ни души. После этого помчалась к дому, что было духу, некоторое время попетляв по ближайшим улицам.
Уже потом, оказавшись в своей комнате, Аньес нашла в себе силы остановиться и больше уже не мельтешить. Усталости еще не чувствовала, но знала наверняка, что та сморит ее не позднее, чем через несколько минут. Всего времени — умыться и лечь. И еще прочесть записку, жгущую кожу под часами.
«Ксавье, 13.55»
Что это? Номер телефона? Адрес? Человек? Что искать?
Одно было ясно. Что бы ни значили эти знаки, ключ в Ханое, куда она отправлялась завтра.
Оставшихся сил хватило ровно на две вещи.
Чиркнуть спичкой и в пепельнице сжечь записку. Дождаться покуда пламя погаснет. Задуть остатки тления. И раскрошить пепел. Как будто не было ничего.
Проверить будильник. Стрелки указывали, что время приближается к часу ночи. Подъем в четыре, а это значит, у нее еще три часа на сон.
На большее Аньес была уже не способна. Она откинулась на подушку, еще пока прохладную, но та непременно нагреется от соприкосновения с человеческим телом, а под утро ее и вовсе придется сушить от пота. Прикрыла глаза, так и не выключив света — рука к лампе уже не тянулась. И последняя мысль ее угасающего сознания была о том, что такая измотанность ей весьма облегчает жизнь. Правда облегчает. Это хорошо, когда нет никакой возможности думать о Юбере.
— Я думал, сейчас придется вломиться в дом и самому выдернуть вас из кровати! — проворчал капрал Кольвен, внимательно следя за тем, как де Брольи вышла из ворот и плетется к машине. Лицо ее в молодых рассветных лучах казалось несколько более бледным, чем обычно, но с этим уж ничего не поделаешь. Вьетнамский климат однажды ее доконает. Или тот факт, что возможности позавтракать она была лишена — спасибо вчерашним похождениям Жиля.
Аньес пересекла тротуар, вдоль которого росли невысокие пальмы, забросила свой вещмешок в автомобиль и устроилась на заднем сидении.
— Доброе утро, — скупо поздоровалась она и с удовольствием отвернулась бы к окну, борясь с очередным приступом тошноты, возникшем не иначе как от голода и от жары, от которой не было спасения. Но замелькавшая за стеклом улица вызвала лишь усиление недомогания, потому она торопливо уставилась прямо перед собой. Куда-то в шею сидевшего впереди Кольвена. На ладной этой, крепкой, но отнюдь не массивной шее были плохо выбриты волоски, позади, на затылке. Или это уже отросло? Словно почувствовав ее взгляд, он обернулся.
На секунду их глаза встретились, потом его брови обеспокоенно нахмурились.
— Не выспались? — осторожно спросил он.
— Бывало и хуже, — милостиво отозвалась Аньес, ясно давая понять, что не собирается возвращаться к событиям прошлого вечера и хоть сколько-нибудь его порицать.
«А груди моей ты польстил», — отстраненно подумала она. И должно быть, эта мысль столь явственно прозвучала в ее голове, что Жиль неожиданно вспыхнул и отвернулся, упершись взглядом в лобовое стекло. Впрочем, фантазии! Конечно, он просто стыдится случившегося накануне.