Поэзия Хильдегарды Бингенской (1098-1179)
Шрифт:
Аверинцев С.С.
Поэзия Хильдегарды Бингенской (1098–1179)
Когда читатель переходит от других средневековых текстов к сочинениям монахини Хильдегарды, он должен пережить потрясение, подобное тому, которое каждый испытывает, покончив с первой частью "Фауста" Гёте и взявшись за вторую. Его глаза должны привыкнуть к новому освещению, которое поначалу кажется непроглядным мраком. Вместо веселого звона рифм, наполняющего поэзию позднего средневековья, его встречает некое подобие современного верлибра, вместо наивно-рассудительных назиданий, рассудочных аллегорий, упорядоченной словесной игры — темные и многозначительные символы, соединямые по ассоциативному принципу с такой бесконечной свободой, какую он привык встречать разве что у самых дерзновенных поэтов новейшей эпохи.
Эти необычные сочинения принадлежат необычному человеку. Для того чтобы в XII в. женщина могла заговорить перед всем миром, да еще возвещая не школьную премудрость, а некую тайну, открытую ей и только ей, она должна была соединить в себе общепризнанную святость, визионерский дар, гениальные способности и сильную волю. Эпоха женской монашеской мистики, существенно повлиявшая на пути развития немецкой культуры, наступит не раньше, чем через столетие (Мехтхильда Магдебургская, 1210–1282; Мехтхильда Хакеборнская, 1241–1299; Гертруда Великая, 1256–1302). В средневековой Германии именно Хильдегарда была той, которая "научила женщин говорить", и как всегда бывает в подобных случаях, сама достигла такого духовного уровня, который оказался недостижим даже для самых замечательных ее последовательниц. Ее творчество в лучшем смысле этого слова мужественно; в нем совершенно отсутствуют черты расслабленной чувствительности, ребяческой умильности,
Хильдегарда и в самом деле была отпрыском рыцарского рода. Она родилась в 1098 г. С пяти лет она имела видения, что побудило родителей рано вверить девочку духовной опеке монахинь бенедиктинского монастыря в Дизибоденберге. В 1136 г. Хильдегарда сама стала аббатисой этого монастыря, в 1147 г. перенесенного на холм св. Руперта близ рейнского города Бингена (по которому Хильдегарда получила свое прозвище). В 1141 г. с ней случилось то, что сделало ее писательницей — что именно, мы никогда не узнаем иначе, как с ее слов. Сама же она повествует об этом так: "Се, на сорок третьем году земного моего странствия, когда с великим страхом и трепетным прилежанием вникала я в небесное видение, случилось так, что я узрела величайший свет, из которого был глас небесный, провещавший мне: "О, бренный человече, и прах праха, и тление тления! Расскажи и запиши, что ты увидишь и услышишь. Поелику же ты слишком робка, чтобы говорить, и слишком проста, чтобы толковать, и слишком неучена, чтобы писать, расскажи и запиши это, сообразуясь не с разумом измышления человеческого, и не с произволом сочинительства человеческого, но с тем, как ты видишь сие на небесах в вышних и в дивности Божией, повторяя преподанное, как слушатель, ловя слова наставника своего, обнародует их сообразно тому, как они были сказаны, следуя воле, и мысли, и речи наставника. Так и ты, о человече, скажи то, что ты видишь и слышишь, и запиши виденное и слышанное, сообразуясь не с собою и не с каким бы то ни было другим человеком, но с волею Того, кто все ведает, и зрит, и устрояет в сокровенности тайн своих".
И дальше она повествует об этом же событии: "Совершилось… что огнистый свет с величайшим блистанием сошел из разверстых небес, затопил весь мой мозг и воспламенил все мое сердце и всю мою грудь как бы пламенем, притом не только сияющим, но и согревающим, как согревает солнце ту вещь, на которую изливает лучи свои; и я немедля уразумела изъяснение смысла книг, то есть Псалтири, евангелий и прочих кафолических писаний, как Ветхого, так и Нового Завета".
Этим рассказом открывается книга под несколько диковинным названием "Scivias" ("Путеведение"). Хильдегарде было вовсе не так просто исполнить полученный приказ, она была женщиной и поэтому никогда не училась латыни систематически. Конечно она затвердила наизусть латинский текст псалмов и других богослужебных текстов, как это само собой разумелось для всякой монахини, но смысл этих текстов она проясняла для себя скорее догадками и озарениями, нежели каким-либо иным способом. Когда она взялась за перо, ей пришлось не раз обращаться к знакомым клирикам за консультацией относительно склонений и спряжений слов. Латынь сочинений Хильдегарды — это удивительный языковый феномен, граничащий с глоссолалией: полузнакомый язык лежит перед писательницей, как неторные лесные заросли, сквозь которые ее ведет уверенность лунатика, причем каждое слово обладает такой весомостью и многозначительностью, которых оно уже не имело для более привычного глаза. Но и такая поистине визионерская латынь казалась Хильдегарде все еще слишком обычной и стертой для передачи ее экстазов — и вот она углубляется в конструирование некоего несуществующего сверхъязыка, на много столетий предвосхищая словотворческие эксперименты новейшей эпохи. Ею был составлен лексикон из 920 заново изобретенных вокабул с переводом на латинский и немецкий языки под заглавием "Язык незнаемый" — и в придачу она выдумывала новые начертания для — букв1! Более деловой и все же достаточно необычайный характер имели ее естественнонаучные и медицинские штудии: в ее трактатах "Физика" и "Причины и врачевания" странно соединяются ясновидческая женская интуиция по части тайн живой природы, практические познания в области народных навыков и мистическое влечение к сокровенному смыслу каждого цветка и червя. Она очень точно и толково описывает 230 видов растений, но каждый из них имеет для нее свое соответствие во внутреннем мире человека. Почтенная аббатиса во время своих путешествий сама занималась врачеваниями как душ, так и немощных тел, и притом не только Молитвами, но и конкретными советами. Как это обычно бывает с такого рода святыми исцелительницами, сама она страдала тяжелой болезнью и не была избавлена от нее никаким чудом. Современники обращались к ней за советами отнюдь не только медицинского характера; государи и князья церкви засыпали ее письмами, излагая ей свои затруднения и терзания совести, приглашая ее рассудить спор, жалуясь на противников. Она отвечала кратким и простым напоминанием о нравственном долге, как она его понимала.
Двадцать девять религиозных стихотворений Хильдегарды — не совсем стихотворения с точки зрения теоретико-литературных критериев ее эпохи. Сколько-нибудь обязательная метрическая структура в них отсутствует; особенно поразительно то, что в секвенциях нельзя отыскать симметрии полустрофий; нет, конечно, и рифмы. Целое держится на очень свободном ритме и на тонко организованных синтаксических связях, позволяющих словам сохранять как бы дистанцию между собой и пребывать каждому в своем собственном излучении. Такая поэтика отвечает необычному содержанию этих гимнов, предназначенных не для богослужебного, а для приватного исполнения. В них почти полностью отсутствует наивно-повествовательный момент: например, из того, как Хильдегарда говорит о святом Руперте, читатель не узнает никаких подробностей из жития этого герцога Бингенского. Не дело Хильдегарды — рассказывать истории и разрисовывать картинки. Не найти у нее и рассудочного формулирования догматов (пусть читатель сравнит для контраста гимны в честь св. Троицы, содержащиеся в разделах "Религиозная поэзия XI века" и "Религиозная поэзия XII века"). Все гимны говорят об одном, давая как бы бесконечные вариации темы: эта тема — внутреннее преображение человека, таинство бракосочетания души с богом. К своим стихам Хильдегарда сама писала музыку.
Поскольку Хильдегарда при всей своеобычности своего творчества был" все же средневековым человеком, а не модернистом XX столетия, она внутренне нуждалась в том, чтобы исходить из некоей уже наличной системы символов, — подвергая ее трансформациям. Таким источником для нее стала библейская Песнь Песней в аллегоризирующей интерпретации. Ассоциативные ходы, на< которых построены стихотворения Хильдегарды, подчас невероятно сложны и глубоки, но никогда не произвольны; они неизменно укоренены в традиции. Предлагаемые в этой книге комментарии к текстам Хильдегарды стремятся хотя бы отчасти выявить эту укорененность.
Скончалась Хильдегарда 17 ноября 1179 г.
ГИМН О СВЯТОМ ДУХЕ 1. О Дух огнезрачный, хвала Тебе, что тимпанами движешь и кифарами (1). 2. Сердца людей горят по Тебе, и домы душ их (2) собирают силы свои. 3. Через это воля восстала, и вкус душе сообщила (3), и лампада ее воздыхание. 4. Ум призывает Тебя сладчайшими гласами, и строения Тебе с разумностию готовит, те, что каплют золотыми делами. 5. Ты же всегда имеешь при себе меч, дабы отсекать, что предлагается губительным яблоком (4) через чернейшее человекоубийство, 6. Когда морок затмевает волю и воздыхания, в которых душа возлетает и повсюду кружится. 7. Но ум есть устой для воли и воздыхания. 8. Когда же так дух движется, что ищет узреть зеницу зла и челюсть мерзости (5), скоро сжигаешь Ты его в огне, если соизволишь. 9. Когда же, однако, разумность через злые дела отходит к падению, Ты, по соизволению, касаешься, и поражаешь, и возвращаешь ее, вливая в нее излияние опыта (6). 10. Когда же зло устремляет на Тебя меч свой, Ты обращаешь меч оный ему в сердце, как сотворил Ты над первым отпавшим ангелом, когда башню гордыни его низвергнул в геенну. 11. Здесь же иную башню воздвигнул Ты из мытарей и грешников, которые исповедуют Тебе грехи свои и дела свои (7). 12. Через то все творения, Тобою живущие, хвалят Тебя; ибо в Тебе благороднейший бальзам для ран зловонных, что обращаешь Ты в драгоценнейшие жемчужины. 13. Ныне же соизволь всех нас собрать к Тебе и на правые пути наставить. Аминь. ГИМН СВЯТОЙ ДЕВЕ МАРИИ Радуйся, благородная, славная и непорочная Девица — око целомудрия, вещество освящения. Господу угодное. Ибо столь верховное в тебя излилось наитие, что Слово верховное в тебе облачилось плотию. О Белая Лилия, ее же призрел Господь превыше всего творения. О прекраснейшая и сладчайшая, сколь дивно Бог о тебе умилился, если ласкание жара Своего так в тебе положил, что Божий Сын от сосцов твоих кормился. Ибо чрево твое имело радование, когда все созвучия хоров небесных о тебе ликовали, что девственно зачала ты Сына Божия; через то чистота твоя просияла во Господе. Утроба твоя имела радование, как трава, росой прохлажденная, с небес нисходящею (8); как то и в тебе совершилось, о Матерь всякого радования. Ныне же Церковь совокупно алеет в радовании (9), и ликует в созвучиях хоров, сладчайшей ради Девы и достохвальной Марии, Божией Матери. Аминь. СЕКВЕНЦИЯ О СВЯТОМ РУПЕРТЕ О, Иерусалим, град златоблещущий (10), украшенная Царя багряница, О, строение верховной благости, которое есть свет неомрачаемый! Ибо ты украшено в зорях, как и в рдении солнца. О, блаженное младенчество, что багряно в зорях; о, хвалимое отрочество, что рдеет в солнце! Ибо в них, благородный Руперт, ты возблистал, как жемчужина; через это не укрылся от малоумных, но явлен, как холм среди долины (11). Окна твои, Иерусалим, топазами убраны и сапфирами (12), дивно; Когда в них, Руперт, просиял ты, не укрылся ты от ленивых духом, как бы холм, розами венчанный и лилиями, словно багряница явленная. О, нежный цветок полей (13), О, сладкая свежесть плода, О, бремя необременяющее, не устремляющее сердца к виновности; О, сосуд избрания (14), что не осквернен и не пожран средь плясания древнего вертепа, и не уязвлен ранами от древнего губителя! Дух Святой песнословит в тебе, ибо к ангельским сопричтен ты хорам, и в Сына Божия облекся (15), не имея в себе порока. Сколь украшенный сосуд ты, Руперт, ибо в младенчестве твоем и в отрочестве твоем устремлялся ты к Богу в страхе Божьем, и в лобызании любови, и в сладостном благоухании дел благих. О, Иерусалим. основание твое положено на камнях из потока (16), каковые суть мытари и грешники; овцами потерянными были они, но, Сыном Божьим обретенные, к тебе пришли и в тебе упокоились; Стены же твои блистают живыми каменьями (17), что через усерднейшее рвение благой своей воли воспарили в небесах, облакам подобясь. И через то башни твои, Иерусалим, краснеют и белеют багряностию и белизною святых, и всяким украшением Божьим, в котором нет тебе недостатка, О Иерусалим! Так и вы, избранные и увенчанные, обитание которых в Иерусалиме, и ты, о, Руперт, сотоварищ их в оной обители, Подайте нам помощь, молящим и в изгнании страждущим. СЕКВЕНЦИЯ ОБ ОДИННАДЦАТИ ТЫСЯЧАХ ДЕВ (18) О, Церковь, очи твои подобны сапфиру, и горе Вефиль — уши твои, и нос твой, как гора мирры и ладана, и уста твои, как шум вод многих (19). В видении веры неложной Урсула Сына Божия возлюбила, и мужа совместно с миром сим оставила, и на солнце воззрела, и прекраснейшего юношу призвала, глаголя: Многим желанием, возжелала я прийти к тебе, и в небесном браке воссесть с тобою, через чуждую жизнь к тебе устремляясь, как бы облако, что в чистейшем воздухе проплывает, подобясь сапфиру. И когда Урсула молвила так, Слух прошел по вселенной, И сказали: "Невинность девическая не ведает, что говорит". И начали играть с ней Во многих хорах, покуда не возлегло ей на плечи пламенеющее бремя. Через то все познали, что презрение к миру, как гора Вефиль. И притом изведали сладчайшее мирры и ладана благоухание, ибо презрение к миру превыше вещей подъемлется. Тогда Диавол вселился в члены буйственные, что убили благороднейшие нравы в сих телах (20). И се, громогласно все стихии вняли и пред лицом Бога возгласили: О, вот и алая кровь Агнца неповинного пролита во обручение его (21). Это да услышат все небеса и великими хорами да восславят Агнца Божия, что заградил гортань древнего Змия веществом Слова Божия в сих жемчужинах.