Поэзия любви в прозе
Шрифт:
Наверное, все эти стратегии и маневры в общении писали те великие мыслители, кто в девятом классе успехом среди девчонок не пользовался, но яростно читал фантастику, психологию и чертил в атласе планы захватов мира. Кстати, об атласах. Атлас захвата женского разума посредством воздействий на тело идет приложением к этой чертовой методичке.
И вот, плавно двигаясь по содержанию, наступает финальный момент – это начало эндшпиля. [Начало конца? Ну, что-то вроде того] Что будет дальше – тоже покрыто мраком. Переломный момент – подруга превращается в любовницу. Перед ней открываются двери в спальню, не давая при этом никаких привилегий и чувств,
Да, в свое время мои пути пересеклись с довольно-таки застенчивым молодым человеком, я и сама выучила кучу приемов флирта из каких-то справочников обаятельных и привлекательных, чтобы немного взбодрить моего кавалера. Но они не срабатывали с ним! Мне наскучило биться как рыба об лед. Через время я решила попробовать все, чему научилась, на других и увлеклась. Все уловки срабатывали, но только на тех, кто хотел быть околдованным, позволял мне очаровывать или просто был не против происходящего.
Я тоже умею много всего, но вот методички такой, как у Шахматиста, у меня не было. У меня был Дейл Карнеги37 на полке, Фрейд38 в ящике стола, прочие психологи из телепередач и статьи из дорогих женских журналов о флирте и обаянии. Из этого скромного набора все же можно было собрать оружие сердцеедки, слепить карту желаний и построить глобальный план «как выйти замуж за миллионера». Но мне это было не нужно. Я просто любила комплименты и психологию, флирт и эксперименты.
Но вернемся к нашим шахматам. В этой игре «довести до постели» – это лишь пол дела, но настоящее искусство – так же красиво оттуда вывести и дописать сюжет до точки. Кто-то говорил мне «самое главное – послевкусия» и был абсолютно прав. Но получается ли так же красиво разойтись? Неужели все от корки до корки продуманная розовая мечта? Это вряд ли.
Мораль XXII : любовь не война, стратегии – гиблое дело, лечите свои ранки после боёв на любовных фронтах в госпиталях и живите мирно.
Мне никогда не были симпатичны все эти шахматные схемы. Я хотела играть в подкидного дурака, даже если с условием «на раздевание» – можно держать руку на пульсе и вовремя остановить азарт. А такие шахматы были не совсем кстати, хотелось легкости. Или играли бы Дон Жуаны хотя бы в карты на деньги, а не в шахматы с любителями шашек!
Кстати, о деньгах. Шахматисты богатствами в своих играх не блещут – все на чистом энтузиазме и магии точных наук. Прям невероятные волшебники, казалось бы, но вот… Может, проще купить? Может, лучше знать, что происходит сделка. Не афера, не попытка манипулировать и втираться в доверие, а купле-продажа, без намеков на сердечное. Как по мне и то приятнее, чем история, когда тебя влюбляют, околдовывают, дарят тебе пару прекрасных встреч, а потом бросают только успеешь привязаться.
Но мне и не стоит доверчиво исключать тот факт, что мужчины так любят приукрасить. Я помню и вещи, разбросанные по его дому, и его странные шутки, и странное постельное белье, на которое, как по мне, было бы не в удовольствие даму укладывать. Да и слишком часто он уставал влюблять своей идеальностью и показывал свое истинное лицо, в ходе слишком долгих бесед за чайником чая. То слово нескладно подобранное, то укор, то обида. Совсем не кстати к его образу.
Откуда я так много знаю об этих хитростях, страстях и пороках того господина Дон Жуана? Неужели я его прислуга или сестра, что втерлась в доверие и узнала так много тайн? Нет, я просто мудрая и понимающая. Сначала хватило мудрости прекратить театр абсурда на стадии дебюта, а потом понимания для этого тонкого вида спорта, граничащего с искусством. Подопытные мышки редко становятся лаборантами, но в мире нет ничего невозможного и мне удалось.
Из потенциальной жертвы я превратилась в главного советчика и то ненадолго. Он просто так устал от моих обольщений, что уснул у меня на коленях, на утро я сбежала, мы простились по-доброму – он открыл карты; а через время мы встретились как игроки, обсудить маневры, но я не теряла искренности, а он своих орудий. Быстро мне наскучило одно и то же, и я вскоре просила его об отставке. В моем понимании жизнь всегда преподносит спонтанные сюрпризы, когда влюбляешься, а после гадаешь на картах, кофейной гуще и загадываешь вещий сон. И в этой непредсказуемости мне было спокойней. Искренность дороже.
Виню себя за жалость. Мне часто было жаль его, как промокшего котенка, что он не может просто по-человечески влюбиться или найти близкого по духу человека, быть счастливым и не тратить себя на караван часто бессмысленных встреч, и не вспоминать о том, как ему стоит поступить, что сказать и как завершить отношения. Но я в себе эту жалось топила как могла. Если и были стихи, то жутко пошлые и смазывающие очарование его образа – все лишь напускное. И даже ни раз наблюдала, как у него рябило в глазах от черно-белых клеточек на доске, и он брал перерыв, пытаясь философствовать и заниматься собой, но и это не привносило ничего нового в его жизнь. Теряя линию стратегий, он открывал свое загубленное истинное лицо, искривленное черствостью. Он грубил, обижал, иногда даже не намеренно – просто само-собой вырывалось. Он открывал клеточку для подопытной мышки, сам в нее входил и крутился в колесике, чтобы отвлечься от всего. За оболочкой, жестами и словами было пусто [пусто в его глазах и душе]. Шуршала лишь обертка, пусть я и знала, что он не пустой человек. Прошлое изменило его, он был слабее удара, пил и глупая идея взяла верх над чувством.
Он прекрасно мог начать разговор, сложить о себе впечатление заботливого и обаятельного молодого человека, шаркать ножкой, становиться лапочкой, рассказывать забавные научные факты, целовать до потери пульса, но вот дальше… Он сам говорил, что хочет создавать идеальные романы, красивые сказки в жизнях девушек, что все мужчины, которые строят такие мимолетные отношения дарят девушкам небольшой праздник. Да, потому что очень сложно это продолжать! Чем дольше мы общались, чем чаще в мой адрес летели ножи, замки, занавески, сорняки и колючки.
А я могла его полюбить, каким бы он ни был. И когда он дружил со мной, и когда рассказывал о победах на любовном фронте, и когда говорил комплименты, пытаясь все же уложить в постель, и когда снова возвращался к дружбе, и когда ценил наше общение, не желая портить его в спальне под покровом ночи, и когда вел себя ужасно, а потом винил себя за это. Не получалось у него быть искренне добрым. Он потерял цену женщинам, быть может, и себе, и выглядел женоненавистником, хоть считал, что в его жизни все в точности до наоборот и он любит женское общество.