Поэзия любви в прозе

Климентова Алина

Можно [хочется и будем] считать, что мне очень даже повезло. Я могу рассказать все о нем самом и его похождениях от лица его лучшей подруги, словно о личных делах короля устами приближенной. Я будто ходила вдоль его покоев по тайному коридору для прислуги, не обронив при этом свою корону и не держав свечу над его кроватью, но не лишив себя многих интригующих подробностей. И если для меня все мои влюбленности были карточными играми – азартными и легкими, с львиной долей надежды на удачу, его отношения были игрой в шахматы со своими стратегиями и просчетами всех ходов. Он даже давал мне почитать методичку, которая помогала ему выигрывать в большинстве партий.

По преданиям, давным-давно была у него в жизни единственная любимая девушка.

Он был счастлив, но все же не покидала его легкая печаль. Он пылал невообразимой любовью, она на все проявления прекрасного чувства отвечала ему с легкой прохладой. Он покорно был рядом, все так же сердечно любил, но в один момент все завершилось ссорой. Пути их разошлись, а на сердце у юноши осталась горькая-прегорькая обида. Он потерял веру в любовь. Теперь ему казалось, что любые чувства, всякие симпатии и привязанности – это риск снова быть обманутым шулером или удачей, проиграться и погрузнуть в долгах, а все плотские утехи, интерес к которым все же не пропадал, можно воплощать в жизнь, даря девушкам мнимое счастье, но без любовных клятв и чувств, а с холодным рассудком, методично расставляя фигуры на черно-белой доске. Он сжег колоду и стал прилежно учиться более точному искусству.

Конечно, я могу предположить [раскинуть на картах, покопаться среди записок в его столе, пока он спит, посмотреть в хрустальный шар или правде в глаза], что чувство отвергнутого, не получившего любви взамен подорвало его уверенность в себе и он стал думать-гадать, что в нем не так и где он оступился. Быть может, не переосмыслив сложившуюся ситуацию, не простив и не отпустив, решив скрыть все под илом на дне морском в глубине мыслей, он принял для себя решение, что стоит просто научиться быть хорошим и всем нравиться.

И тогда, чтобы перебить тоску, он стал приносить домой спасательные книги, которых постепенно становилось все больше. Они были пронизаны закладками и пометками. То, что должно было быть ключами к любви, стало его отмычками, чтобы учиться влюблять и не влюбляться. И так незаметно для самого себя он начал использовать все, что узнавал. Сначала робко пробуя, вечно поглядывая в учебник, далее применяя на практике все чаще и увереннее, многое основательно вошло в его привычки. Это стало его обычной манерой: не искренние эмоции, а фигуры речи, постановки разговора и выверенные приемы в каждой ситуации, где возможно.

Один только вид девушки вызывал в нем приступы обаятельности и обходительности. И сказать умел, и жестом выразить, и комплиментом, и целоваться само собой. И всегда у него была при себе та самая методичка – сплетение всего самого весомого и нужного. Будто императору дали талисман и некое проклятие на случай неповиновения обряду и это стало его фетишем. Хотя нет, талисманы скорее, будут у картежников [сужу, видать, по себе], а у него это были ценные знания, которые не втиснешь в один лишь символ. Справочная книга.

Зная о моей пылкой натуре, в моменты приступов небывалого родства между нами, он давал подержать мне эту чудную книгу и легонько провести пальцами по содержанию. Много моих догадок о строении того мира иной любви подтверждались письменами этих великих ученых [глупые алхимики]. Я смотрела и недоумевала, зачем они стоили все эти стратегии, ходы и воздушные замки, зачем вообще им это было нужно? Но казалось, Дон Жуан, как и вся свита, был одержим и другого образа жизни для себя не видел.

Все партии начинаются случайным знакомством, которое, пусть и не лишено очарования, на первый взгляд ничего не обещает. Но он проявляет интерес и открыто делает первый шаг. Потом наступает стадия ненавязчивого общения, вполне спокойного и сдержанного. Как бы ни к чему не обязывает, но именно в этот период в диалог порционно вводятся различные выражения симпатий, а девушки же любят ушами. И с самого начала партии он начинает плавно и размеренно влюблять. То, какими ходами он пользуется, как просчитывает и как ориентируется в ситуациях, мне до конца неведомо, но там планы, как у Гитлера. Да, именно блицкриг³⁴ – все и сразу!

Знаете ли, в мире так много прекрасного, что всюду нужно успеть, все нужно попробовать, и девушек сколько, найти бы лучшую, а жизнь то коротка! Да и привычка бесконечно искать, выбирать и перелистывать, остается от странных приложений для знакомств, которые ему далеко уже не казались самым рыбными местами – он любил бросать себе вызов и забрасывать удочки даже в лужи. И ему не хотелось бросать якорь. Хотелось бросать на постель, а потом? Бросать – комедия окончена… И мне даже интересно, что думала каждая из этих рыбок, попавшихся на его удочку, все ли они были такими наивными или кто-то нагло подыгрывал и черпал выгоду? Сколько сердец разбивалось? Но не будем забегать наперед.

После этого втирания в доверия, когда почва достаточно подготовлена, начинаются те самые псевдоотношения. Иллюзия симпатий сработала, искра пробежала, точка соприкосновения найдена – время для развития основного сюжета. Дальше по плану в методичке параграфы «физиология», «гормоны», «эмоции». Этот Дон Жуан называл влюбленность «дофаминовой иглой»³⁵. Мол подсаживаешься на эти ощущения и живешь в зависимости от своего мозга. А тут – какая прелесть – мало того, что можно управлять другими, подстилать под себя, так и собой, оказывается, тоже можно управлять, контролируя все процессы на каждой стадии. Сначала иллюзия доверия в общении, иллюзия особой привлекательности в глазах партнера, а потом иллюзия близости душ в слишком тесных объятиях. В таких моментах мозг туманится и забываешь, что плотское и духовное – миры, слегка отдаленные друг от друга. Все ощущения смешиваются, картинка смазывается – он варит темное и пьянящее зелье их лучших сочетаний реакций тела и мозга.

Если были параграфы, мысли и правила, о которых мне немного рассказывали или их освещали хоть одним лучом просвета, единственное, что для меня было полностью поглощено мраком, – это те милейшие особы, которые были по ту сторону шахматной доски: их ходы, фигуры и чувства. А это было безумно интересно. Завуалированные истории этого безумца-мародера безусловно интриговали, но все мы знаем эту колдовскую способность мужчин травить байки и округлять четыре до ста, пересчитывая гостей постелей. Как выражаются в народе «на словах ты Лев Толстой, а на деле – толстый лев». Не видя ни одной госпожи избранницы [или госпожи жертвы] воочию, казалось, что многое преувеличено, все это – тотальная алхимия и золото не найдено.

Примеряя на себя роль подмастерья алхимика, в этих реакциях я хотела найти то, что являлось самым сильным элементом состава. То ли колдовские способности этого господина брали над всеми верх, то ли слабость женской натуры была единственным его шансом на победу. Знать это наверняка невозможно, ведь я так и не видела ни одной из тех, кто, по его словам, сидел по ту сторону доски, проводил с ним вечера и ночи, и уходил, не успев наскучить.

Вернемся к параграфам. Если во время дебюта партии идет работа психологических ходов, взаимодействие с сознанием, игры разума, то во время миттельшпиля начинаются игры гормонов³⁶. Наш организм так забавно устроен. И вот все эти касания, поцелуи – такие безобидные вещи, которые, провоцируя выброс гормонов, дарят нам невероятные чувства. А потом наши страстные желания, привязанности и страдания. Для Шахматиста любовь – это химия, она максимум живет три года. Это еще во введении к методичке написано. А дальше стратегии, стратегии. И всю химию своих чувств он проводил в маленькой колбочке, а после скоропостижного расставания выливал в горшок с увядшим цветком, проводив даму и захлопнув за ней дверь. А потом отсутствие этих гормональных всплесков устраивает ломку любителю наслаждений и скромные балы сатаны, оставляя ему лишь желание искать кого-то дальше, а ей – право страдать или забывать безумный роман.