Поэзия первых лет революции

Меньшутин Андрей

...Мне голос был. Он звал утешно,

Он говорил: «Иди сюда,

Оставь свой край глухой и грешный,

Оставь Россию навсегда,

Я кровь от рук твоих отмою,

Из сердца выну черный стыд,

Я новым именем покрою

Боль поражений и обид». :

Но равнодушно и спокойно

Руками я замкнула слух,

Чтоб этой речью недостойной

Не осквернился скорбный дух⁶².

Несмотря на то, что современность предстает здесь (как и в некоторых других произведениях Ахматовой того периода) в трагическом, мрачном освещении, важен был сам выбор, сделанный

поэтессой и решенный в пользу родной земли. Вот почему А. Блок, любивший это стихотворение и помнивший его наизусть, придавал ему принципиальное значение: «Ахматова права, - говорил он.
– Это недостойная речь. Убежать от русской революции - позор»⁶³.

С другой стороны, такое решение - остаться в Советской России и стойко переносить все выпавшие родине испытания - не всегда, конечно, влекло за собою коренные изменения в мировоззрении писателя и переход его на позиции революционного искусства. Тут нередко возникали новые препятствия, и жизнь требовала от авторов дальнейших, более радикальных решений, для того чтобы их творчество не застыло на месте, а развивалось дальше по пути современности.

Ряд поэтов подошел к семнадцатому году, не имея серьезного жизненного опыта, твердых общественных убеждений или же испытав определенную зависимость от взглядов и принципов, получивших в предоктябрьский период широкое хождение среди модернистских школ и групп. Естественно, что развитие новых качеств затягивалось, приобретало сложный, противоречивый характер в творчестве авторов, которые, сочувствуя революций, вместе с тем воспринимали ее сквозь призму норм и догм «чистой лирики». Например, для Б. Пастернака переход в новую эпоху был осложнен его прежним, тянущимся от дореволюционного времени, пониманием задач искусства, природы поэзии. На протяжении ряда лет в творчестве Пастернака сказывалось характерное для этого автора противопоставление, разделение «поэта» и «деятеля», «лирики» и «истории». Наиболее резко, прямолинейно эта концепция была высказана им в статье «Черный бокал» (1916). Поэт и герой, лирика и история, вечность и время обозначены здесь как категории разных, несовместимых планов. «Обе равно априорны и абсолютны», и отдавая должное «солдатам абсолютной истории», автор оставляет за поэзией право не притрагиваться ко времени, не браться «за приготовление истории к завтрашнему дню»⁶⁴. Подобные представления и позднее ограничивали возможности поэта (в работе над современной темой), хотя после Октября в ряде стихотворений, в Поэмах «Высокая болезнь», «Девятьсот пятый год», «Лейтенант Шмидт» он стремится сомкнуть лирику и историю.

В литературном развитии послереволюционной поры мы наблюдаем иногда и крутой поворот, ломку в мировоззрении, стремительный рост политического сознания у авторов, которые еще недавно своими вкусами, средой, происхождением принадлежали к чуждым народу классам и группировкам. Наступило время всевозможных «разрывов», которые осуществлялись и старыми и Молодыми писателями, перестраивающими свою биографию по образцу новой эпохи. Молодой поэт Г. Фейгин, выходец из буржуазной среды, писал в декабре 1917 года, обращаясь к трудящимся массам:

Я пришёл к вам из чужого, ненавидимого стана,

Я пришел к вам от ничтожных, все оподливших людей,

Я пришел к великой правде, покорившей ураганно

Мир насилья и бессилья, мир поношенных идей.

Я пришел для новой жизни, светлой радости, и верьте

В мой восторг пред новым миром, в мой восторг пред Красным днем...

Я хотел бы гордый вызов бросить тленью, бросить смерти

И зажечь сердца усталых опаляющим огнем⁶⁵.

Эти наивные, несовершенные строки, выдержанные в надсоновско-бальмонтовской «традиции», дышат неподдельной искренностью. Они Принадлежат человеку, отдавшему свою жизнь делу революции (вскоре Г. Фейгин погиб на фронте), и могут служить документом той эпохи, знавшей не мало подобных же примеров духовного и нравственного обновления.

Но как бы ни были интересны факты, говорившие о идейной перестройке художественной интеллигенции, еще более важную роль, в литературной жизни страны сыграли иного рода явления: приобщение к новой культуре, к творчеству самих масс. Литература обновляется не только в своем содержании, но и в своем классовом, социальном составе. Происходит небывалое перемещение, передвижение, пополнение ее кадров. Эти новые творческие силы, почти не известные ранее, зачастую существовавшие где-то «на периферии» или вообще за пределами искусства, определяют теперь художественную жизнь России, развитие ее основных литературных направлений, поэтических школ и организаций.

3

В художественной жизни тех лет особенно видное место принадлежало Пролеткульту. Объединение пролетарских культурно-просветительных организации - сокращенно Пролеткульт - возникло, как известно, еще накануне октябрьских событий: начало ему было положено на конференции, созванной по инициативе Луначарского в Петрограде 16-19 октября 1917 года. И в целом движение это уходило своими истоками в дореволюционное прошлое, продолжая отчасти традиции, связанные с деятельностью рабочих литературных кружков, с рядом интересных издательских начинаний, к числу которых относился вышедший в 1914 году «Первый сборник пролетарских писателей». В составлении сборника принимал ближайшее участие М. Горький, в следующих выражениях характеризовавший его перед массовым, демократическим читателем: «Написанная вашими товарищами, эта книжка - новое и очень значительное явление вашей трудной жизни... Вам есть чему порадоваться, и - кто знает будущее?
– возможно, об этой маленькой книжке со временем упомянут как об одном из первых шагов русского пролетариата к созданию своей художественной литературы»⁶⁶.

И вот теперь, в условиях победившей революции, это время наступило. Движение, ранее постоянно сталкивавшееся с препятствиями и делавшее лишь свои первые шаги, выходило на широкую дорогу. В среде Пролеткульта эти перемены отмечались неоднократно. Так, на происходившей в декабре 1919 года в Петрограде конференции пролетарских писателей один из выступавших говорил: «В этот момент невольно переносишься за несколько лет тому назад, когда идейная предшественница „Петроградской Правды“ - газета „Правда“, терзаемая самодержавием и презираемая буржуазной прессой, смело и бодро подняла красное знамя революционного марксизма. Она звала пролетариев к организации, к творчеству, к выявлению своих литературных способностей. И теперь „Петроградская Правда“ гордится тем, что на страницах ее предшественницы впервые блеснули имена пролетарских поэтов, беллетристов и журналистов. Тогда это были только единицы, теперь перед нами целая плеяда»⁶⁷. На вечерах рабочей поэзии, во время чествования отдельных ее представителей не раз возникало подобное сопоставление прошлого и настоящего. В мае 1921 года с особой торжественностью был проведен юбилей Е. Нечаева: -отмечалось тридцатилетие литературной деятельности этого старейшего рабочего поэта, начинавшего свой путь как самоучка. Среди приветствовавших юбиляра были А. Серафимович, П. Сакулин. Доклад о творчестве Нечаева делал Н. Ляшко. Он так передавал чувства писателей старшего поколения, доживших до нового времени: «Головокружительный простор открылся перед ними на склоне лет. Ослепляющее богатство увидели они, избитые, исполосованные вкривь и вкось. И какой огромной должна быть радость их, старых рабочих поэтов, певших песни труда под свист кнутов, в чаду, в дыму, у каторжной гуты?.. Сбывается снившееся, смутно светившее им»⁶⁸. Ощущением новых, «головокружительных» возможностей окрашены и стихи молодого поэта С. Обрадовича, посвященные Нечаеву:

Он знал, что ветры не загасят

Жар песенный у горна гут,

Что к смене Филипченко, Гастев

И тысячи других придут;

И в песни вечера и печали,

В их тусклый и усталый крик -

Ворвется гул борьбы и стали,

И вихрь знамен, и звон зари...⁶⁹

В новой обстановке менялся весь «настрой» стихов рабочих поэтов. И вместе с тем ряды их необычайно умножились. Дело таких ветеранов, как Нечаев и Шкулев, принимала по эстафете более молодая смена. Еще в дооктябрьскую пору начали выступать в печати М. Герасимов, В. Кириллов, И. Садофьев, А. Гастев, Н. Тихомиров, В. Александровский, И. Филипченко, А. Поморский, Но в полную меру дарование этих и некоторых других наиболее видных поэтов Пролеткульта развернулось уже в советское время. А наряду с ними в литературу входили «тысячи других».

Массовое стремление к художественному творчеству вызывало в те годы самые радужные упования. Не только в пролеткультовских, но и в других изданиях постоянно печатались программные статьи, декларации, в которых право быть приобщенным к искусству, как и все основные права, объявлялось общедоступным, всенародным. В начале 1918 года инициативная группа Коммунистического союза рабочей молодежи выступила со следующим воззванием: «Ко всей рабочей молодежи гор. Петрограда. Товарищи! Российская революция, в своем стихийном движении захватывающая всю Европу, открывает первые возможности развития новой, пролетарской, истинно-человеческой культуры. Рабочему классу придется теперь особенно напрячь свои силы и ум, чтобы окончательно сокрушить еще оставшиеся устои буржуазии, старые вековые предрассудки и традиции и вместо них создать условия, отвечающие общечеловеческим жизненным потребностям, условия, где можно не только прозябать и влачить жалкое существование, но жить и творить!...»⁷⁰. Так в одном ряду, как равнозначные, употреблены эти понятия: жить и творить. Иными словами, заветные двери творчества, искусства теперь «открываются... для каждого гражданина нового социалистического строя, для всех граждан Советских Республик»⁷¹. Характерно обращение, которое выходивший в Пскове журнал «Вольное искусство» адресовал «всем лапотникам», «всем скопским сермяжникам»: «Слушайте и дивитесь. Вы - художники, а это не ругательное слово; в нем почет и уважение. Вы - творцы своего обихода, своего быта... Всё, сделанное вашими руками: одежды ваши самотканныё, набойчатые платки и скатерти, полотенца вышитые, деянки вязанные малиновые да медянчатые ваши столы резные и сани, и прялки, и дуги росписные - все это - искусство...»⁷². Непосредственный повод был довольно скромным: местному населению предлагали нести вещи домашнего обихода в кустарный музей. Но редакция не упустила случая, чтобы сообщить своему читателю эту удивительную, открывающую самые заманчивые дали, новость: «вы - художники!»