Поэзия Серебряного века (Сборник)

Пастернак Борис Леонидович

По Марсову полю [118]

Сияла ночь. Не будем вспоминать Звезды, любви, – всего, что прежде было. Пылали дымные костры, и гладь Пустого поля искрилась и стыла. Сияла ночь. Налево над рекой Остановился мост ракетой белой. О чем нам говорить? Пойдем со мной, По рюмке коньяку, да и за дело. Сияла ночь. А может быть, и день, И, может быть, февраль был лучше мая, И заметенная, в снегу, сирень, Быть может, шелестела, расцветая, Но было холодно. И лик луны Насмешливо смотрел и хмурил брови. “Я вас любил… И как я ждал весны, И роз, и утешений, и любови!” Ночь

холодней и тише при луне. “Я вас любил. Любовь еще, быть может…” – Несчастный друг! Поверьте мне, Вам только пистолет поможет. 1918

118

Марсово поле—площадь в Санкт-Петербурге. Название получила в начале XIX в., став местом военных парадов.

* * *

Когда, в предсмертной нежности слабея, Как стон плывущей головы, Умолкнет голос бедного Орфея На голубых волнах Невы, Когда, открывшись италийским далям, Все небо станет голубеть, И девять Муз под траурным вуалем Придут на набережной петь, Там, за рекой, пройдя свою дорогу И робко стоя у ворот, Там, на суде, – что я отвечу Богу, Когда настанет мой черед? 1919

* * *

По широким мостам… Но ведь мы все равно не успеем, Эта вьюга мешает, ведь мы заблудились в пути. По безлюдным мостам, по широким и черным аллеям Добежать хоть к рассвету, и остановить, и спасти. Просыпаясь дымит и вздыхает тревожно столица. Рестораны распахнуты. Стынет дыханье в груди. Отчего мне так страшно? Иль, может быть, все это снится, Ничего нет в прошедшем, и нет ничего впереди? Море близко. Светает. Шаги уже меряют где-то, Но как скошены ноги, я больше бежать не могу. О, еще б хоть минуту! И щелкнул курок пистолета, Все погибло, все кончено… Видишь ты, – кровь на снегу. Тишина. Тишина. Поднимается солнце. Ни слова. Тридцать градусов холода. Тускло сияет гранит. И под черным вуалем у гроба стоит Гончарова, Улыбается жалко и вдаль равнодушно глядит. 1921

* * *

Ни с кем не говори. Не пей вина. Оставь свой дом. Оставь жену и брата. Оставь людей. Твоя душа должна Почувствовать – к былому нет возврата. Былое надо разлюбить. Потом Настанет время разлюбить природу, И быть все безразличней, – день за днем, Неделю за неделей, год от году. И медленно умрут твои мечты. И будет тьма кругом. И в жизни новой Отчетливо тогда увидишь ты Крест деревянный и венок терновый. (1923)

Георгий Иванов

(1894–1958)

Георгий Владимирович Иванов – поэт, прозаик, критик, мемуарист, переводчик. В 1910-х гг. примыкал к акмеистам. В ранних его стихах преобладают мотивы грусти, поэтизация старины, религиозные настроения. В 1922 г. Иванов вместе с молодой поэтессой Ириной Одоевцевой, ставшей его женой, покинул Россию.

Зрелая поэзия Иванова, обретя цельность художественных форм, отразила трагическое мироощущение человека XX века, изведавшего горький опыт изгнанничества. Наиболее значительные его произведения были созданы в эмиграции. Умер в доме престарелых в Йере, недалеко от Ниццы.

* * *

Беспокойно сегодня мое одиночество — У портрета стою – и томит тишина. Мой прапрадед Василий – не вспомню я отчества — Как живой, прямо в душу – глядит с полотна. Темно-синий камзол отставного военного, Арапчонок у ног и турецкий кальян. В закорузлой руке – серебристого пенного Круглый ковш. Только видно, помещик не пьян. Хмурит брови седые над взорами карими, Опустились морщины у темного рта. Эта грудь, уцелев под столькими ударами Неприятельских шашек, – тоской налита. Что ж? На старости лет с сыновьями не справиться, Иль плечам тяжелы прожитые года, Иль до смерти мила крепостная красавица, Что завистник-сосед не продаст никогда? Нет, иное томит. Как сквозь полог затученный Прорезается белое пламя луны, — Тихий призрак встает в подземелье замученной Неповинной страдалицы – первой жены. Не избыть этой муки в разгуле неистовом, Не залить угрызения влагой хмельной… Запершись в кабинете, покончил бы выстрелом С невеселою жизнью, – да в небе темно. И теперь, заклейменный семейным преданием, Как живой, как живой, он глядит с полотна, Точно нету прощенья его злодеяниям, И загробная жизнь, как земная, – черна.

* * *

Легкий месяц блеснет над крестами забытых могил, Тонкий луч озарит разрушенья унылую груду, Теплый ветер вздохнет: я травою и облаком был, Человеческим сердцем я тоже когда-нибудь буду. Ты влюблен, ты грустишь, ты томишься в прохладе ночной, Ты подругу зовешь и Марией ее называешь, Но настанет пора, и над нашей кудрявой землей Пролетишь и не взглянешь, и этих полей не узнаешь. А любовь – семицветною радугой станет она, Кукованьем кукушки, иль камнем, иль веткою дуба, И другие влюбленные будут стоять у окна, И другие, в мучительной нежности, сблизятся губы… Теплый ветер вздыхает, деревья шумят у ручья, Легкий серп отражается в зеркале северной ночи, И как ризу Господню, целую я платья края, И колени, и губы, и эти зеленые очи… 1921

* * *

Как в Грецию Байрон, [119] о, без сожаленья, Сквозь звезды, и розы, и тьму, На голос бессмысленно-сладкого пенья… – И ты не поможешь ему. Сквозь звезды, которые снятся влюбленным, И небо, где нет ничего, В холодную полночь – платком надушённым… – И ты не удержишь его. На голос бессмысленно-сладкого пенья, Как Байрон за бледным огнем, Сквозь полночь и розы, о, без сожаленья… – И ты позабудешь о нем.

119

Как в Грецию Байрон… –Джордж Ноэл Гордон Байрон (1788–1824), английский поэт-романтик, член палаты лордов. В 1816 г. покинул Великобританию. Жил в Италии, где принимал деятельное участие в движении карбонариев. После его разгрома на свои средства снарядил корабль и приплыл в Грецию, чтобы участвовать в борьбе за ее независимость против турецкого порабощения. Там Байрон тяжело заболел и умер.

* * *

Увяданьем еле тронут Мир печальный и прекрасный, Паруса плывут и тонут. Голоса зовут и гаснут. Как звезда – фонарь качает. Без следа – в туман разлуки. Навсегда? – не отвечает, Лишь протягивает руки — Ближе к снегу, к белой пене, Ближе к звездам, ближе к дому… …И растут ночные тени, И скользят ночные тени По лицу уже чужому. 1930

* * *

Россия, Россия “рабоче-крестьянская” — И как не отчаяться! — Едва началось твое счастье цыганское И вот уж кончается. Деревни голодные, степи бесплодные… И лед твой не тронется — Едва поднялось твое солнце холодное И вот уже клонится. 1930

* * *

Россия счастие. Россия свет. А, может быть, России вовсе нет. И над Невой закат не догорал, И Пушкин на снегу не умирал, И нет ни Петербурга, ни Кремля — Одни снега, снега, поля, поля… Снега, снега, снега… А ночь долга, И не растают никогда снега. Снега, снега, снега… А ночь темна, И никогда не кончится она. Россия тишина. Россия прах. А, может быть, Россия – только страх. Веревка, пуля, ледяная тьма И музыка, сводящая с ума. Веревка, пуля, каторжный рассвет, Над тем, чему названья в мире нет.