Поэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов

Гильем IX

ХРАМ ВЕНЕРЫ

Бахуса почествовав, шел я из кружала — Мне Венеру чествовать нынче надлежало. Шел я припеваючи, разодетый знатно, И кошель у пояса взвякивал приятно. В капище Венерино дверь была замкнута — Жаждущему не было жданного приюта. Изнутри же слышались струны и напевы: Слаще пения сирен пели в храме девы. Вход блюла привратница, стоя настороже, Росту невеликого, но лицом пригожа; К ней-то я приблизился, с ней завел беседу, И она раскрыла дверь и сказала: «Следуй!» Следуя красавице, я вхожу под крышу И вопросы умные по порядку слышу: «Ты откуда, юноша, рвешься в эти стены?» «Я из края здешнего, чтитель ваш смиренный». «Какова причина есть твоего прихода? Добрая ль привеяла к нам тебя погода?» «Истинно, — ответствую, — ветр неодолимый». «Юности ли пламенем ты пришел палимый?» «Жжет меня,— ответствую, внутренняя рана, Коей от Венеры я уязвлен нежданно. Нет мне в мире снадобья, нету исцеленья, И к Венере-матери я взослал моленья. Девица блаженная, будь же благосклонна, Донеси мольбу мою до Венеры трона!» Вняв,

пошла красавица в сень святого крова Возвестить владычице вверенное слово. «Ты, которой ведомы тайны нежных тайн, Ты, что ласкова ко всем, кто любовью маян, О царица мощная многосластной страсти, Исцели болящего от его напасти!» Се введен я, трепетный, во предел алтарный, Се узрел Венеры я облик лучезарный И воззвал приветственно, преклонив колени: «О, внемли, желанная, чтущего хваленью!» «Кто ты,— молвила она,— юноша речистый? Чем взошел ты мучимый в сень святыни истой? Ты не оный ли Парис, цвет земного круга? От какого страждешь ты томного недуга?» «О Венера, лучшая из богов могущих, В судьбах ты не сведуща прошлых и грядущих! Я лишь бедный юноша, смерти злой пожива, Но меня излечишь ты, в благости нелжива». «Прав ты, славный юноша, здесь явись во храме! Прав ты, снарядив себя звонкими дарами! Если дашь динарии лучшего чекана — Знай: твоя излечится бедственная рана». «Вот кошель наполненный, все мое именье; В нем мое да явится жертвоприношенье! Утоли палящий огнь страстного калеки И прославься от меня присно и вовеки!» Тесно руки сблизивши, следуем в покои, Где стояли девушки стройною толпою, Сходствуя одеждами, сходствуя по виду И прекрасны ликами, как сама Киприда. Нас они завидевши, хором привечали И богине в сретенье речи их звучали: «Благо во прибытии! Вместе ль возликуем?» «Нет,— Венера молвила,— высшего взыскуем!» Скрылись девы оные, внявши мановенью, Остаюсь с богинею я в уединенье. Услаждаюсь звуками вежественной речи И на ложе постланном жажду нежной встречи. И, совлекшись всех одежд, мне она предстала, И сияньем наготы вся она блистала, И простерла на одре сладостное тело, Ярость плоти мужеской впив в себя всецело. Налюбившись, встали мы омовенья ради: Тек источник сладостный в божьем вертограде, В коем омовение было обновленье, Изымавшее из тел тягость и томленье. Но по омовении всчувствовало тело, Сколь от сладострастия много ослабело; И к Венере обратил я такое слово: «Есть хочу и пить хочу: нет ли здесь съестного?» Вот на блюде вносятся утки, гуси, куры — Все дары пернатые матери-натуры; Вот муку на пироги мерят полной мерой — Так-то мне пируется с щедрою Венерой. Три отрадных месяца был я при богине, Данью достодолжного чтя ее святыни; Днесь иду в дальнейший путь с праздною сумою, Быв от мук богинею исцелен самою. Всех пусть добрых юношей речь моя научит: Если стрелы страстные сердце ваше мучат — Пусть единой из Венер тело препоручат, И целенье скорое от нее получат.

ПРОКЛЯТИЕ ВЕНЕРЕ

Прокляну Венеру я, Если не отстанет И не перестанет Прежней мучить верою, Поначалу нежной, А потом мучительной, А потом губительной Скорбью неизбежной. В игрища Венерины Я вступал впервые В дни мои былые Скромно, неуверенно; Но теперь я помню: Нет ее заманчивей, Нет ее обманчивей, Нету вероломней. Венеры в ратном стане я В дни ранние Служил со всем старанием, Как подобает мужу; Уж воин я заслуженный, Натруженный, А все-таки я нужен ей — Зовет меня к оружью. Умы людей баюкая, Лишь мукою И тягостной докукою Казнила их Цирцея; Но от ее прельщения Умение Спасло ведь тем не менее Скитальца Одиссея. Зачем мне безответно Пылать любовью тщетной? Уж лучше ненавидеть! Но нет, да минет любящих Удел все узы рубящих: Пусть радости Их младости Судьба не смеет тягостью Обидеть! Любовь хоть и обманет, Но пусть она не станет И ненавистью злобной! Кто в страсти злобой лечится, Тот тщетно духом мечется: Стремление К целению Ума — вот путь, спасению Подобный!

ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЯ

В час, когда закатится Феб перед Дианою И она с лампадою Явится стеклянною, Сердце тает, Расцветает Дух от силы пения И смягчает, Облегчает Нежное томление, И багрец передзакатный Сон низводит благодатный На людское бдение. Сон, души целитель! Нет тебя блаженней! Ты порывы укрощаешь Горестных мучений, Ты смыкаешь очи Роем сновидений! Ты самой любви отрадней И благословенней! Веянья Морфея В наши души сеют Сны живые, Ветерками веют, Нивами желтеют, Реками струятся, И колеса шумных мельниц В них кружатся, И под их круженье очи Сном смежатся. После наслаждений Венериных Полон мозг томлений Немеренных, И темнеет свет в моих глазницах, И плывут глаза в челнах-ресницах... Сладко, страстью наслаждаясь, Сном забыться, Только слаще, пробуждаясь, Вновь любиться! Где листва вновь зазеленела, Где поет песню филомела, Отдыхать приятно; Но милей на траве резвиться С нежною девицей! Вешний луг дышит ароматно, Розы — в изголовье! А потом, утомясь любовью, Сладко пить подкрепленье силам В сновиденье милом, Что слетит лётом легкокрылым! Как сердце бьется И как душа мятется У того, кто любови предается! Как в просторе водном волны Носят челны, Так ни в счастье, ни в несчастье не уверена Рать Венерина.

ПРИМАС ГУГО ОРЛЕАНСКИЙ

НАСТАВЛЕНИЕ ПОЭТУ, ОТПРАВЛЯЮЩЕМУСЯ К ПОТАСКУХАМ

Поэт, лаская потаскуху, учти: у Фрины сердце глухо. Она тебе отдаст свой жар лишь за солидный гонорар. Нужны служительнице блуда вино, изысканные блюда, а до того, что ты поэт, ей никакого дела нет. Не вздумай сей «прекрасной даме» платить любовными стихами. Твои стишата ей смешны. Ей только денежки нужны. Когда ж на

стол монету бросишь, получишь все, о чем ты просишь. Но вскоре тварь поднимет крик, что ты, мол, чересчур велик, а заплатил постыдно мало, что вообще она устала, что ей давно домой пора: болеет младшая сестра... Ей кошелечек свой отдавши, почти не солоно хлебавши, ты облачаешься в камзол... Меж тем уже другой осел ее становится добычей. О, что за пакостный обычай искать сомнительных утех у девок мерзостных, у тех, кто сроду сердца не имеет, а лишь распутничать умеет?! Ужели не пойдет нам впрок и этот горестный урок?! Весь город над тобой смеется... Но вижу: вновь тебе неймется, и ты уже готов опять последний талер ей отдать. Все начинается с начала... Так хоть бы стерва не ворчала, что из-за жадности своей ты слишком мало платишь ей!

РАЗГОВОР С ПЛАЩОМ

Холод на улице лют. «Плащ мой! Какой же ты плут С каждой зимой ты стареешь и совершенно не греешь. Ах ты, проклятый балбес! Ты, как собака, облез. Я — твой несчастный хозяин — нынче ознобом измаян». Плащ говорит мне в ответ: «Много мне стукнуло лет. Выгляжу я плоховато — старость во всем виновата. Прежнюю дружбу ценя, надо заштопать меня, а с полученьем подкладки снова я буду в порядке. Чтоб мою боль утолить, надо меня утеплить. Будь с меховым я подбоем, было б тепло нам обоим». Я отвечав плащу: «Где же я денег сыщу? Бедность — большая помеха в приобретении меха. Как мне с тобой поступить, коль не могу я купить даже простую подкладку?.. Дай-ка поставлю заплатку!»

СТАРЕЮЩИЙ ВАГАНТ

Был я молод, был я знатен, был я девушкам приятен, был силен, что твой Ахилл, а теперь я стар и хил. Был богатым, стал я нищим, стал весь мир моим жилищем, горбясь, по миру брожу, весь от холода дрожу. Хворь в дугу меня согнула, смерть мне в очи заглянула. Плащ изодран. Голод лют. Ни черта не подают. Люди волки, люди звери... Я, возросший на Гомере, я, былой избранник муз, волочу проклятья груз. Зренье чахнет, дух мой слабнет, тело немощное зябнет, еле теплится душа, а в кармане — ни шиша! До чего ж мне, братцы, худо! Скоро я уйду отсюда и покину здешний мир, что столь злобен, глуп и сир.

БОГАТЫЙ И НИЩИЙ

Нищий стучится в окошко: «Дайте мне хлебца немножко!» Но разжиревший богач зол и свиреп, как палач. «Прочь убирайся отсюда!..» Вдруг совершается чудо: слышится ангельский хор. Суд беспощаден и скор. Нищий, моливший о хлебе, вмиг поселяется в небе. Дьяволы, грозно рыча, в ад волокут богача. Брюхо набил себе нищий лакомой райскою пищей — у богача неспроста слюнки текут изо рта. Нищий винцо попивает, бедный богач изнывает: «Хоть бы водицы глоток!..» ...Льют на него кипяток.

Учитель и школяры. Миниатюра из «Комментариев ко 2-й книге Декреталий» Антония де Бутрио. XV век

ОРФЕЙ В АДУ

Свадьбу справляют они — погляди-ка — славный Орфей и его Евридика. Вдруг укусила невесту змея... Кончено дело! Погибла семья. Бедный Орфей заклинает владыку... Где там! В могилу несут Евридику. Быстро вершится обряд похорон. Чистую деву увозит Харон. Плачет Орфей, озирается дико: «Ах, дорогая моя Евридика!..» Но Евридика не слышит его: ей не поможет уже ничего. «Ах, ты была мне мила и любезна... Впрочем, я вижу, рыдать бесполезно. Надо придумать какой-нибудь трюк. Только б не выронить лиру из рук. Очень возможно, что силой искусства я пробудить благородные чувства в царстве теней у Плутона смогу и Евридике моей помогу...» Стоит во имя любви потрудиться!.. Быстро Орфей в свою лодку садится и через час, переплыв Ахерон, в царство вступает, где правит Плутон. Вот он, прильнувши к подножию трона, звуками струн ублажает Плутона и восклицает: «Владыка владык! Ты справедлив! Ты могуч и велик! Смертные, мы твоей воле подвластны. Те, кто удачливы или несчастны, те, кто богаты, и те, кто бедны, все мы предстать пред тобою должны. Все мы — будь женщины мы иль мужчины но избежим неминучей кончины, я понимаю, что каждый из нас землю покинет в назначенный час, чтобы прийти под подземные своды... Но не болезнь, не законы природы, не прегрешенья, не раны в бою ныне сгубили невесту мою. О, неужели загробное царство примет невинную жертву коварства?! О, неужель тебе не тяжела та, что до старости не дожила?! Так повели же с высокого кресла, чтобы моя Евридика воскресла, и, преисполнясь добра и любви, чудо великое миру яви. Платой за это мое песнопенье пусть мне послужит ее воскресенье. Сделай, о, сделай счастливыми нас — пусть не на вечность! Хотя бы на час! Пусть не на час! На мгновенье хотя бы! Будь милосерд, снисходителен, дабы, сладостный миг ощутивши вдвоем, мы убедились в величье твоем! Верь, что тотчас же, по первому зову, мы в твое лоно вернуться готовы и из твоих благороднейших рук примем покорно любую из мук!»

* * *

Ложь и злоба миром правят. Совесть душат, правду травят, мертв закон, убита честь, непотребных дел не счесть. Заперты, закрыты двери доброте, любви и вере. Мудрость учит в наши дни: укради и обмани! Друг в беде бросает друга, на супруга врет супруга, и торгует братом брат. Вот какой царит разврат! «Выдь-ка, милый, на дорожку, я тебе подставлю ножку»,— ухмыляется ханжа, нож за пазухой держа. Что за времечко такое! Ни порядка, ни покоя, и господень сын у нас вновь распят,— в который раз!

АРХИПИИТ КЕЛЬНСКИЙ

ПРОСЬБА ПО ВОЗВРАЩЕНИИ ИЗ САЛЕРНО

Здравствуйте! Слово привета вам от бродяги-поэта. Все вы слыхали, наверно, про знаменитый Салерно. С давних времен и поныне учатся там медицине у величайших ученых, чтоб исцелять обреченных... «Как бы мне, господи боже, медиком сделаться тоже?» И приступил я к ученью, новому рад увлеченью... Но оказалось: наука горше, чем смертная мука, и захандрил я безмерно в том знаменитом Салерно. Смыться решил я оттуда, но одолела простуда так, что четыре недели я провалялся в постели и, поглощая микстуру, славил свою профессуру. «Бедный вы наш сочинитель,— молвил мне главный целитель,— я говорю вам без шуток: жить вам не более суток!» Я до того огорчился, что через день излечился, взял свой мешок — и айда! — тотчас же прпбыл сюда. Гляньте, друзья, на поэта: стал я подобьем скелета, плащ мой изношен до дыр, не в чем явиться в трактир, ибо в проклятом Салерно есть небольшая таверна, где промотал я до нитки всю свою кладь и пожитки. С голоду я изнываю, к щедрости вашей взываю, о подаянье моля господа и короля. Слышишь, король всемогущий? Я — твой поэт неимущий — славлю владыку владык, ибо ты мудр и велик. Призван самою Минервой, ты, средь правителей — первый, множеством дивных щедрот свой осчастливил народ. Всем оказавший подмогу, выдели мне хоть немного! Не оскудеет рука — та, что спасет бедняка! Бог да продлит твои годы! Я ж сочиню тебе оды, гимны сложу в твою честь: очень уж хочется есть.