Погоня за судьбой
Шрифт:
– Сможешь ухватиться?
– Попробую…
Спущенный конец простыни я намотала на протез, взялась за полотно обеими кистями и прошептала:
– Тяни…
Отто потянул, а я, молясь, чтобы ничего не оторвалось, упёрлась коленями в стену. Напряжение отозвалось острой болью в руках и ногах, и два метра этой боли показались мне почти бесконечностью. Наконец, Отто ухватил меня под руки и, пыхтя, вытащил через узкую щель окна. Будь я чуточку крупнее – наверняка застряла бы, но мне повезло, и, оказавшись снаружи, в прилегающих к зданию зарослях кустов, я жадно вдохнула воздух свободы. Тело ныло, как после многокилометрового марафона. Отто вытер пот со лба.
– Фух, ну ты и тяжё…
Я прижалась к его губам в горячем поцелуе. Оторопев, он не смел пошевелиться, а я, закрыв глаза, с упоением ласкала губы своего спасителя и медленно гладила его лицо металлом кисти. Как бы мне хотелось ощутить сейчас это прикосновение!..
Наконец, опомнившись, я отпрянула и прошептала:
– Надо уходить отсюда, пока нас кто-нибудь не заметил!
– Аг-га, пошли… Я тебя провожу…
Оглядевшись и убедившись, что поблизости никого нет, мы выбрались из кустов и гуськом пробрались к женскому корпусу. По счастью, окно в нашу комнату было открыто. Под ним я заключила Отто в объятия и ещё раз прильнула к его губам. Видимо, первый шок прошёл, и он ответил мне взаимностью. Щёки мои горели, и я прошептала:
– Ты мой герой…
– Да брось, любой бы на моём месте поступил также. Они хотели утром втихую вывезти тебя куда-то наружу, за ворота. Не думаю, что это кончилось бы чем-то хорошим… Мне пора, скоро рассветёт.
– Хорошо, мне тоже надо поспать. Очень устала…
Я разомкнула объятия. Отто помог мне забраться на подоконник, после чего скрылся в темноте. Я закрыла окно на щеколду, быстро скинула с себя рабочую робу и легла. Вера спросонья едва разборчиво пробормотала:
– Любовнички… Сунула ему язычок-то в рот?
Я не ответила и лежала, вслушиваясь в каждый шорох за окном. Мне казалось, что за мной придут, но было тихо. Если моё отсутствие в камере и было замечено, они вполне могли решить, что лезть среди ночи в корпус к девочкам – не самая хорошая идея. Снаружи уже начинало светать, и я наконец решилась прикрыть глаза…
Меня разбудил гомон детских голосов где-то в отдалении. Было уже светло, но в комнате я была одна. Похоже, девочки не стали меня будить, полагая, что я всю ночь гуляла с Отто. Я быстро оделась и вышла. Улица встретила меня тёплым ветерком и жарким солнцем, но здесь царило необычное оживление – ребята и девчонки группками кучковались возле входа в корпус для мальчиков, который преграждала пара охранников интерната с боевым оружием. Мною овладело нехорошее предчувствие.
Подойдя поближе, я услышала обрывки тихого разговора:
… – Да кто знает… Может, он кому-то насолил, мало ли. У них же постоянные разборки из-за сигарет, девочек… Да и за слово неосторожное друг друга лупят только так…
Мне вдруг стало очень тоскливо. Я точно знала, что все события последних дней – это звенья одной цепи, и с каждой минутой становилось всё хуже. Холодный червь страха шевелился внутри, а я раз за разом повторяла про себя: «Лишь бы он был в порядке, только бы с ним всё было хорошо…»
Я так и стояла там, не решаясь подойти поближе и спросить, что случилось, когда охранники расступились, и в дверях показались дежурные по лазарету с носилками, на которых без движения лежало полностью закрытое простынёй тело. Гомон стих, в полной тишине дежурные пронесли носилки мимо застывших детей, медленно удаляясь в сторону серого медкорпуса.
Сердце моё бешено колотилось. Откуда-то появилась заплаканная Аня и молча обняла меня, прижавшись к моим волосам. И в этот момент я всё поняла…
Глава X. Грань
Я вырвалась из Аниных объятий и убежала в заросли за корпус. Хотелось умереть, слёзы лились из глаз. Не знаю, сколько я просидела так, привалившись к стене и уткнувшись лицом в колени, но через некоторое время рядом со мной бесшумно села Вера. Она сказала:
– Его задушили ночью подушкой. Подозревают соседей по комнате, их увели в карцер под конвоем… Знаешь, это не самая худшая смерть, может, он и не мучился почти…
Мне захотелось ее ударить, но я продолжала сидеть без движения.
– Я понимаю, как тебе хреново сейчас. Но ты жива, твоя-то жизнь продолжается. И я жива, и Анюта. Нам надо держаться вместе, и всё будет хорошо!
– Да что будет хорошо-то? Что вы можете сделать… Вы даже не знаете, что происходит! И если хочешь знать, Отто погиб из-за меня!
– Не говори ерунды! Даже если тебя к нему кто-то приревновал, ты просто не можешь быть виновата…
Я подняла голову и посмотрела на неё. Она вздохнула:
– Ох, девочка моя, на тебе лица нет… Дай я тебя вытру… – и, достав откуда-то платок, принялась обтирать мне щёки.
– Он велел мне никому не рассказывать, но, наверное, это уже не имеет значения… Сегодня, может быть, ночью, директор впустит сюда мародёров. Вчера меня заперли в карцере, а рано утром Отто меня оттуда вызволил. Если бы не он, не знаю, где я была бы сейчас…
Вера сделалась очень серьёзной, помолчала некоторое время, переваривая информацию, а потом встала, отряхнулась и заявила:
– Лиза, отсиживаться здесь смысла нет. Нужно вставать и действовать. Вспомни, через что ты уже прошла, и пусть это придаст тебе сил. Пойдём, лучшее лекарство для тебя сейчас – это работа…
Она протянула руку и помогла мне подняться…
Про меня, кажется, все забыли, а может быть, решили не трогать от греха подальше, и только Гарри Маккейн, сидевший с сигаретой в зубах на крыльце главного корпуса, сверлил меня взглядом, пока я понуро брела в цех, чтобы там отдаться делу. На душе было пусто, и мною овладело тупое безразличие, но где-то в глубине сознания пульсировала единственная мысль, которая тонкой нитью связывала меня воедино – нужно было дождаться приезда доктора Хадсона и встретиться с ним, пока не поздно. У самого цеха, вспомнив недобрый взгляд Маккейна и то, как за мной пришли вчера, я решила свернуть и добраться до лазарета, чтобы переждать в кустах под его стенами до возвращения доктора.