Погоня за судьбой
Шрифт:
Люди боялись модификатов, которые всё менее походили на них самих, и это было естественно…
… Я медленно подняла тяжёлые веки. Слабость и тянущая боль сковали тело, но, похоже, всё было позади – надо мной белели резные наличники потолка палаты. Свет был приглушён, рядом никого не было. Накрытая белой простынёй, я полулежала в механизированной койке, в подлокотнике которой переливался огоньками целый ряд разноцветных кнопок управления. На столе стояла ваза с цветами и лежала пара книг. Наклонив голову, я прочла на корешке: «Анатомия боя». А. и Б. Стругацкие, «Полдень, XXII век». Кто их тут оставил? Весьма странный набор…
Палата была одноместная, и я мельком подумала – сколько же денег стоит такой больничный уход? Мне, наверное, за всю жизнь столько не заработать… Вспомнив, почему я вообще здесь оказалась, я сделала движение рукой. Плечо отдалось дикой болью, и я, сжав зубы, с трудом сдержала крик. Я попыталась повернуться на бок и не смогла. Не могу двигаться, опять бессилие! Подумав о том, что я даже в туалет толком не смогу сходить, я зарыдала. Так я и лежала в слезах, не в силах их вытереть, пока не открылась дверь и не вошла медсестра, услужливо поинтересовавшись:
– Лиза, вам что-нибудь нужно?
– Да. Вытрите мне лицо, пожалуйста…
Она подошла и обтёрла меня салфеткой, после чего, проверив все жизненные показатели, скрылась за дверью, пообещав вскоре вернуться. Я лежала и глядела в потолок…
Прошло несколько часов без движения. Спать я не могла, а медсёстры, периодически заходившие меня проведать, все, как одна, повторяли, что мне нужен отдых. Наконец, я собрала всё мужество, которая имела, и попыталась пошевелить рукой. Под покрывалом началось движение. Вскоре, через боль в плече, мне удалось согнуть локоть, покрывало сползло, и передо мною предстала моя новая конечность. Анатомически идеальная, она тускло поблёскивала серебристым металлом. В суставах между элементами проглядывали синеватые искусственные мышечные приводы.
Как завороженная, я бесшумно сгибала и разгибала пальцы, любуясь изяществом конструкции и восхищаясь тем, как механика без задержек повторяет тени моих намерений. Я уже не помнила, каково это – иметь полноценные руки, и вот забытые ощущения вновь возвращались ко мне.
Где-то через час дверь палаты отворилась, и на пороге возник Рамон.
– Ты проснулась? Очень хорошо. Как тебе твоё новое тело?
Я чуть ли не захлёбывалась от радости.
– Это просто нечто! И ноги такие же?
– Да. Правда, доктора откусили побольше, чем требовалось…
Мое бедное тело… Я огорчилась. Рамон, прочитав эмоции на моём лице, усмехнулся:
– Зато теперь, когда будешь кататься на роликах, тебе не надо будет беспокоиться о щитках.
– Это всё, наверное, безумно дорого стоит?
Рамон посерьёзнел, поправил галстук и пробасил:
– Ты права. Это передовые технологии, последнее слово военной робототехники и материаловедения. И это аванс – очень щедрый аванс, который тебе придётся отработать. Осваивайся со своим новым телом, с завтрашнего дня начнётся реабилитация. А через неделю мы с тобой приступим к тренировкам…
Глава XVIII. Разведка
… Мне не спалось. Чтобы развеяться, я прошла ещё один раунд боевой симуляции, после чего, как была, в шортах и майке, вышла в коридор. Из каюты дяди Вани раздавались незнакомые голоса, через дверной проём мерцали отсветы голопроектора.
Заинтересовавшись, я подошла поближе и заглянула внутрь. Дядя Ваня расположился посреди комнаты, профессор Мэттлок сидел рядом с ним в мягком кресле. Прямо у противоположной от входа белой стены излучателем, торчащим из потолка, на пол выводилась объёмная проекция какого-то старинного фильма. Я подошла и тихо присела на подлокотник кресла рядом с Мэттлоком.
«… Женщина со свечой в руке растерянно отступала в темноту, а человек в очках и смешном парике недоумённо воскликнул:
– И ты не нашёл ничего лучше, чем сказать это на суде?
Взволнованный длинноволосый усач в белой рубахе и жилете беспокойно слонялся по комнате и пытался объяснить что-то окружающим:
– Ну причём здесь суд? Мне было важно сообщить об этом людям, и я это сделал… Ну, куда же деться от фактов? Ну не идиоты же мы, чтобы отказываться от лишнего дня в году?.. Томас! Ты доволен, что у нас появилось тридцать второе мая?
Обескураженный Томас поморщился и покачал головой:
– Вообще-то не очень, господин барон… Первого июня мне платят жалованье.
Будто поражённый молнией, барон остановился и пробормотал:
– Ты не понял…
Повернувшись к играющим в карты работягам, он вопросил:
– Вы рады новому дню?
– Смотря на что падает. Если на воскресенье, то это обидно. А если на понедельник? Ну зачем нам два понедельника?..»
Я хмыкнула и неожиданно услышала шёпот в собственной голове. «Соприкосновение… Оно нужно тебе…» Какое соприкосновение? Что за бред? «Оно ждёт тебя… Иди к нему…» Я принялась вертеть головой. В комнате кроме нас троих никого не было. Дядя Ваня вопросительно повернул в мою сторону механическую голову.
«… – А ты, Марта? Ну ты-то понимаешь, что я прав?
Заплаканная девушка остановилась на полпути к выходу из комнаты.
– Извини, Карл. У меня всё перепуталось в голове. Наверное, ты прав. Я плохо разбираюсь в расчётах. Но нас уже не обвенчают – это я поняла. Я ухожу. Не сердись, милый. Я устала…»
«Иди к нему… Томас…» Томас? Я наконец поняла – мой собственный голос в голове выражал мысли, которые думала не я. Это был Томас, и он звал меня. Я легонько тронула Рональда Мэттлока за плечо:
– Профессор, я могу зайти в вашу каюту?
– Да-да, конечно, там открыто, – ответил археолог, не отрываясь от просмотра.
Я тихо встала и направилась в каюту Мэттлока. Среди скромного быта профессора я увидела Томаса, который расположился прямо в изголовье кровати. Дверь бесшумно закрылась. Существо выжидало, не отрывая от меня взгляда своих синих блюдец. Как это делается? Надо просто коснуться его?
Я подошла, присела на кровать, с опаской протянула руку к гусенице, навстречу выпущенному в мою сторону усику, и зажмурилась, морально готовясь к любому повороту событий. В теле вдруг возникла лёгкость, а вокруг воцарилась полная тишина. Собравшись с духом, я открыла глаза.