Погоня
Шрифт:
Он помнил это, даже когда любил.
А Золотинка, хорошенький круглолицый пигалик, сброшенная лошадью на берегу неведомой речки, едва опомнившись, установив потери свои и приобретения, обратилась к Кон-звезде. Мессалоны на своем языке называли ее Полус звезда, другие народы именовали по-своему, ибо каждый народ считал эту звезду своею; кон ведь — это и есть конец и начало, предел, основа основ и ось, на которой вращается мироздание. Золотинка обратилась к родной своей Кон-звезде, называемой чужеземцами Полярной, чтобы сообразить вращается ли еще мир, и, если да, то каково положение дел со сторонами света — у нас, в Словании, во всяком случае.
Благоразумие, а более того незлобивый нрав, начисто лишенный мстительного начала, подсказывали Золотинке, что лучше уносить ноги. Хотя, надо признать, она испытывала сильнейшее побуждение вернуться и показать Чепчуговой дочке, что мир-то еще вращается! И много чего изменилось под луной с тех пор, как притихшая Золотинка вошла безответной приживалкой в почтенный дом Чепчуга Яри.
Ну да, черт с ней!
Пропавший хотенчик, надо понимать, попал теперь к Зимке, которая давно уж не отделяла себя от великой слованской государыни Золотинки. Но Золотинка — та, что имела соблазн считать себя подлинной Золотинкой и даже в каком-то смысле (пусть не совсем основательно) единственной — Золотинка-пигалик напрасно ломала голову, пытаясь уразуметь, какое же применение найдет этому волшебному средству Золотинка-Зимка. Золотинка Чепчугова.
Золотинке и в голову не приходило, что хотенчик поведет Зимку туда же, куда вел до сих пор, как можно было подозревать, прежнюю свою хозяйку и обладательницу. Таково было заблуждение умненькой Золотинки. Тут оказалась она слепа, как самая простодушная, первый раз влюбленная девчонка. Золотинка, чистая душа, и мысли не допускала, что пустая, ветреная Зимка Чепчугова способна на сильное чувство, которая откроет ей тайну где-то укрывшегося Юлия. Одно только казалось несомненным: рано или поздно хотенчик попадет в руки подлинного хозяина и властителя Словании и тогда Золотинкино положение станет крайне затруднительным, если не вообще безнадежным. Невидимые щупальца чародея протянутся в поисках незаметного до сих пор малыша. А состязание с Рукосилом… это совсем не то, что обдурить Чепчугову дочку.
Золотинка решила идти всю ночь, придерживаясь прежнего направления на восток северо-восток, а утром выбрать подходящее деревце, чтобы вырезать новый хотенчик. Хотя, вообще говоря, потеря невосполнимая: всякий хотенчик обладает собственным норовом и, главное, неповторимым, все более богатым и разносторонним опытом — примерно, как волшебный камень. Золотинка вздохнула еще раз — с досадой — и пустилась в путь.
Она прошагала часа два, иной раз припускаясь бегом, когда обнаружила у себя за спиной зарю, словно бы встающее на западе солнце, и остановилась, неприятно пораженная. Заря эта походила на большой пожар. Слишком большой, пожалуй. При том же красное (а не блеклое как теперь!) зарево должно было бы освещать снизу поднявшиеся по небу тучи — дым пожара, что медленно растекается в безветренной ночи. Ничего этого не было. Ледяное сияние растворялось в чистом эфире, где каждая звездочка теснилась в сонме других, еще более слабых и мелких.
Золотинка нашла пригорок повыше и села, не спуская глаз со слегка колыхающегося сияния. Она ждала подземных толчков и дождалась. Раз — будто померещилось, и другой — отчетливее.
Выходит, да — блуждающий дворец!
Пятый по счету с тех пор, как объявился более года назад первый.
Вот когда Золотинка по-настоящему пожалела о потере хотенчика, он мог бы показать ей дворец еще до начала сияния и толчков.
Трудно было определить расстояние — версты или десятки верст. В свое время Буян обмолвился, что подземные толчки ощущались на расстоянии двадцати верст, но говорил он скорее предположительно — пигалики ведь и сами ничего толком не знали.
Так что, если двадцать верст, Золотинка успеет дойти до места в течение четырех часов, принимая во внимание трудности бездорожья. Если больше… медлить как бы там ни было нельзя: кто знает, когда такой случай повторится.
Она поднялась и пошла, потом, не выдержав напряжения, пустилась ровным безостановочным бегом.
На место Золотинка добралась с началом дня, когда все уже было кончено. В окрестностях канувшего под землю дворца гудели толпы собравшегося на светопреставление народа, то были по большей частью мужики и бабы из ближних деревень да бродяги. Среди множества говорливых очевидцев не было, однако, ни единого человека, кто действительно прошел через дворец, то были, так сказать, очевидцы второго ряда: они слышали тех, кто сам видел.
Говорили о явлении народу спасительницы — великой государыни Нуты, которая скрывалась под личиной чернушки, чтобы вернуться на престол, когда «пробьет час». Никто, впрочем, не брался утверждать, что час уже пробил, но где-то возле этого ходили, упрямо возвращаясь на прежнее: что Нута не зря явилась! Помяните мое слово! Многие шли и дальше, с примечательной запальчивостью утверждая, что великая государыня Нута вызвала волшебный дворец своей волей, с той назидательной целью, чтобы заманить в него дерзнувших преследовать Спасительницу нечестивцев. И только кучка верных, чистых помыслом уцелела.
Если ожидания толпы относительно Нуты представлялись Золотинке восторженным недоразумением, то упорные толки о нечестивых и верных заставляли задуматься. Появление блуждающих дворцов породило множество противоречивых и часто уже совершенно невероятных слухов, они бродили в народе, возбуждая волнения и надежды; люди снимались целыми деревнями и, возбуждаемые неведомыми пророками, устремлялись на поиски Беловодья — счастливой страны изобилия, некошеных трав и непуганых зверей, где вольному воля, а спасенному рай. Блуждающие дворцы, стало быть, предвещали собой скорый путь на неуловимую страну Беловодье. Имелись, понятно же, учения прямо противоположного толка, появлялись целые «согласия» религиозно убежденных людей, которые ставили волшебные дворцы-ловушки в непосредственную связь с очевидным уже концом света, относительно точного срока которого различные согласия между собой только и пререкались. Одни ожидали Князя Света, другие Повелителя Тьмы, и те, и другие с равным основанием ссылались на блуждающие дворцы, как несомненное свидетельство в пользу своих далеко идущих построений. Самое удивительное при этом, впрочем, что и те, и другие, почитатели Света и почитатели Тьмы, надеялись так или иначе на перемены к лучшему.
Впрочем, надо сказать, общие умопостроения не мешали очевидцам подмечать частности — иногда очень верно. Вряд ли в народе, к примеру, могли знать, что толковал член Совета восьми Буян пленнице пигаликов Золотинке, когда напутствовал пленницу перед побегом. Тогда он отметил между прочим, показав Золотинке чертеж Словании, что медный человек Порывай, похоже, гоняется за блуждающими дворцами. Это предположение давно уже проверялось пигаликами, они отложили на чертеже бессмысленные с виду петли и кривые, что описывал по лику земли рехнувшийся истукан и везде где можно проставили счет дням и часам. На этом-то чертеже и обнаружилось, что неприкаянные скитания истукана обращались в целенаправленное движение по прямой, напролом, через города и веси, поля и буераки, в те недолгие промежутки времени, когда там или здесь за сотни верст от Порывая прорывался из-под земли блуждающий дворец. К дворцу Порывай и стремился, учуяв его через расстояния. Потеряв цель, он снова сбивался с толку — на многие недели и месяцы (от первого появления дворца под Ахтыркой до второго и третьего прошло совсем немного времени, а следующего пришлось ждать более полугода). Это все было видно на чертеже как на ладони, за осторожным заключением пигаликов стояли упорные и кропотливые наблюдения. Когда же Золотинка вышла на волю, она с некоторым смущением обнаружила, что доверительное сообщение Буяна давно уже известно в народе. На деревенских завалинках, по кабакам никто особенно не сомневался, что истукан гоняется за дворцами.
Позднее Золотинка сообразила, что, в общем, не трудно было связать одну загадку с другой, загадку истукана с не менее того зловещей загадкой блуждающих дворцов, на завалинках мыслили просто: после этого, значит в следствие этого. А мудрые пигалики слишком хорошо разбирались в коварных свойствах логики, слишком много они знали, слишком много загадок имели в виду одновременно, чтобы вот так просто, не прилагая нарочных умственных усилий, расправляться с самыми сложными, не обоснованными прошлым опытом вопросами.