Погоня
Шрифт:
— Спасибо!
Однако льдина под ними, опять начинала крениться, они едва успели вскочить на стол, как и стол поехал, заскользил и застрял в провале.
— Держитесь за меня! — кричал Взметень, отчаянно перебирая ногами.
— Держусь! — кричала Нута и скакала вместе с витязем по зыбкому месиву переломанной утвари. — Не выпускайте моей руки! — заклинала она, смутно сознавая, что спаситель ее тотчас провалится в тартарары, стоит его упустить.
И так они прыгали довольно счастливо, покидая предательскую твердь в тот самый миг, когда она начинала разрушаться и обваливалась в гулкое никуда. Где-то Нута прихватила еще двоих, она кричала, чтобы держались, да и мудрено было придумать что другое, ничего больше не оставалось, как держаться друг друга, раз уж ничего надежного и стойкого вокруг не было.
Сверху сыпался, побивал и мозжил людей камень, стены валились, потолок провис каким-то дряблым разломанным полотном. Вопли, крики, стоны, призывы — и все сминающий грохот!
Невозможно было понять, где перебрались они в сплошном тумане поднявшейся пыли через обрушенные стены, как очутились в другом покое, где тоже все рушилось, а если что и держалось, то чудом. Той же связкой, сцепившись руками, — Нута настаивала на этом, не переставая кричать! — бежали они переходами и лестницами, через перекошенные полуоткрытые двери, ничего не различая временами в сплошной пыли, пока не заблистало в окне утро. Алая заря в высоком окне притушила внутренний свет дворца.
— Бейте стекла! — вскричал Взметень.
Так они выбрались на широкий каменный подоконник не выше сажени над землей, попрыгали в траву и помчались по зыбкой, неверно колыхающейся земле — сзади погоняла их зловещими низкими рыками бездна. Двое витязей волокли Нуту за руки, она задыхалась, разинув рот, и упала, едва взбежали на холм.
Где был дворец, мутно шевелилась черная, словно распаханная земля, еще не свободная от мусора: обломки крепостных зубцов, камень, расщепленные бревна. Все уходило в трясину, затягивалось… и стало тихо.
Первые лучи солнца высвечивали черную проплешину на полях четверть версты в поперечнике. Затянувшаяся рана сровняла верховья оврага, который трудно было теперь уж опознать, и поглотила соседний пригорок, оставив от него обнаженную песчаную осыпь.
Отдышавшись, Нута оглядела спутников. Их было не больше десятка, истерзанных, бледных людей — все кто уцелел. Голый по пояс купец, мрачно выгребал из карманов драных своих штанов целые пригоршни золы — то были его алмазы. Крепкая, крестьянского сложения женщина жалась к кустам, прикрывая обнаженные груди, ибо оставила старую свою рвань во дворце, а роскошные наряды, в которые она там облачилась, рассыпались в прах, оставив ее в самом несчастном и беспомощном положении. Немного чего успевшие нацепить на себя витязи — их осталось трое — кое-как еще сохраняли пристойность. И все, кто уцелел, блудливо отводили глаза, избегая друг друга.
— Ну, я пойду. До свидания. И всего хорошего! — догадалась сказать Нута.
Впору было бы плакать, да не осталось сил; принцесса пошла неверной от утомления, расслабленной походкой и понемногу скрылась в низко рассевшемся по ложбинам тумане.
Отправив дворян на поиски мессалонской принцессы, а потом сразу в погоню за пигаликом, великая государыня и великая княгиня Золотинка не спала, ожидая известий. Во всяком случае, стоило ей задремать, как постельница Малмора, разбуженная, в свою очередь, девушками, решилась обеспокоить великую государыню по настоятельной просьбе начальника караула.
— Вот, — сказал в темноте витязь, показывая блеклое мерцающее зарево над черным краем земли.
Но это был не пожар, дружно уверяли караульные.
Порядком продрогнув на крыльце, Зимка велела послать дворян на разведки. А когда начальник караула Ярыш осторожно возразил, что людей нет, мудро отвечала, что послать двоих. Она была раздражительна, нетерпелива и, вернувшись в душную спальню, уже через четверть часа послала сенную девушку узнать, где посланные.
Не возвращался никто. Зловещее зарево мерцало ровно и не менялось часами, ничего иного Ярыш сообщить не мог. Временами, толпившиеся во дворе кучера и ездовые различали как будто бы тяжкий и низкий гул, похожий на глуховатый, словно бы подземный топот.
Послать уж решительно было некого и потому измученная неизвестностью Зимка распорядилась под утро отправить на зарево двух верховых гайдуков.
Не вернулись и гайдуки. Зато у ворот двора поймали оседланную, без всадника, лошадь, и люди говорили, что видели в полях другую — вставало солнце.
Что-то происходило в мире, зловещее и значительное, а здесь в затерянной корчме на краю спаленного еще год назад села ничего не знали. Невозможно было оставаться в безвестности — свыше сил. Зимка послала последних гайдуков на поиски пропавших разведчиков, а если бог даст, то и всех остальных людей. Полчаса спустя прискакал взъерошенный малый в красном кафтане с развевающимися разрезами.
Некий восторженный ужас заставил гайдука забыть приличия, он ворвался к государыне без доклада, но великая государыня Золотинка имела дар вразумлять и самых восторженных, и самых испуганных. Она смутила малого несколькими холодными словами и выслушала его, не выказывая чувств.
Особого самообладания, впрочем, от Зимки и не потребовалось. Пусть это покажется поразительным, но Зимка почувствовала облегчение, когда узнала сногсшибательную новость, что «все погибли». Конечно же, не самая смерть дворян и множества простого народа была причиной столь примечательного душевного движения, Зимка, при всех ее малых и больших недостатках, не отличалась кровожадностью, слованская государыня сохраняла достаточно человечности, чтобы вздохнуть о гибели стольника и других известных ей в лицо витязей, но — и нужно правильно понять государыню — после ночи полнейшей неизвестности и самых невероятных предположений не худо было наконец вернуться к определенности. А смерть — это самая определенная на свете вещь.
И потом, рассуждала Зимка, пытаясь разобраться в чувствах, — блуждающий дворец такая потрясающая штуковина, что покроет всё, все недоразумения, странности и нескладицы этой ночи; блуждающий дворец задаст головоломку даже такому прожженному чародею, как обратившийся в Видохина, а затем объявивший себя Могутом Рукосил. И понятно, заранее понятно, что эта зловещая, загадочная напасть, болезненная опухоль земли, не имеет ни малейшего отношения к пигалику. Не имеет отношения к пигаликам вообще, как таковым, к пигаликам-лазутчикам и пигаликам-изгоям, к пигаликам связанным, посаженным на конюшню и оттуда бежавшим в особенности. Следует успокоиться на этот счет. Если Зимка чего и нагородила непотребного, то кто-то тут неподалеку нагородил много больше.
— Едем! — решила Лжезолотинка, едва дослушав сообщение гайдука. — Я хочу посмотреть сама! Что это за дворец и что от него осталось.
Последний из оставшихся под рукой дворян — Ярыш, — теперь он отвечал за все — пробовал было возражать. Этот дородный, не весьма расторопный и отнюдь не склонный к легкомысленным предприятиям дворянин испытывал большие неудобства от необходимости настаивать на своем и вступать в пререкания с государыней, однако ж, набрался мужества заявить, что при нынешнем положении дел самое разумное и основательное — незамедлительно возвращаться в Толпень, выслав вперед нарочного с подробным известием о событиях ночи.