Поговори со мной мама
Шрифт:
Мама старалась приглядывать за Максимом и однажды увидела в окно, как к нему пристали пацаны со двора. Она выбежала на улицу, схватила парней за шкирки и приволокла их домой. Один ей очень дерзил, и мама его как-то особенно трепала, чтобы угомонился. Помню, как я переживала, что у нас потом с дворовыми могут быть проблемы, начнут мстить. Мама тогда порвала на дворовом пацане одежду и выслушивала, как она еще за это ответит.
Несмотря на то, что лихие девяностые уже отступали, у нас в Набережных Челнах еще продолжался бум молодежных банд, подростки шкерились по подъездам и нюхали клей, сидя на ступеньках с пакетами на головах. А потом как припадочные с пустыми глазами приставали к ровесникам,
Я с пеленок была уверена в своих силах и тоже перед ними не пасовала, как и мама, кидалась спасать брата из лап отморозков. Видимо, была достаточно убедительной, ко мне так ни разу и не прикоснулись, и брата после моего вмешательства тоже всегда отпускали. Максим из-за этого злился и даже срывался на меня, я же его младше, да еще и девчонка. Он был хорошим и крепким человеком, физически развитым, постоянно занимался с гантелями, но все же очень был ранимым и почему-то не мог за себя постоять как следует.
Однажды он не вернулся с работы, обычно приходил со смены после полуночи. А тут его нет, мама волнуется, пришел в три ночи избитый. Какие-то пацаны затащили его в подъезд и устроили разборки. Мама говорит, что всегда после этого он замыкался в себе. В то время, когда на его запястьях стали появляться порезы, он несколько раз при встречах с друзьями говорил, что хочет вздернуться. Пацаны его слушали, выпучив глаза, но, видимо, не до конца верили.
Восьмого марта 2003 года у мамы необъяснимо сжималось в груди. Проблем со здоровьем не было, очевидных причин для волнений тоже, мама не могла понять природу этого внезапного чувства. Максим куда-то собрался и ушел, потом вернулся и, когда столкнулся с ней в коридоре, сказал как-то странно: «Ну чего, с 8 Марта!» Из коридора мама направилась на кухню и увидела на столе две черные розы. Спросила: «Что это значит?» Максим отмахнулся и сказал, что вечером придут друзья на посиделки и будут девчонки-двойняшки, розы для них.
Девчонками-двойняшками были Эльвира и Эльмира, мои одноклассницы. Обалденно красивые татарочки. И в Эльвиру Максим был влюблен. Мы все об этом знали, как и то, что Эльвира не отвечала ему взаимностью. Она поддерживала с ним приятельские отношения только потому, что он был моим братом, и все время испытывала чувство неловкости, не зная, как подобрать деликатные слова, чтобы объяснить ему это. Ситуацию с влюбленностью Максима мы тоже не принимали слишком серьезно, так как до Эльвиры Максим был увлечен другой девочкой – Машей. В юности такие перескоки в порядке вещей, обычное дело.
Мама спросила у Максима, а где же роза для нее? Сын ответил, что дарит только тому, кому считает нужным. Маме стало досадно, она ушла в свою комнату и плакала там от обиды. Вечером она услышала, что к сыну пришли гости, они праздновали. Мама к тому времени уже успокоилась, позвонила сестре, ушла к ней и осталась там до глубокой ночи.
Я в тот вечер тоже звонила домой, чтобы поздравить маму, но брат сказал, что она у тети. Прежде чем звонить тете, я поболтала с Максимом. Обычный диалог, ничего выдающегося, какие у кого новости, как дела в целом. Чувствовала, конечно, что он немного подавлен, но не придала этому большого значения.
Когда мама вернулась домой, к ней под ноги кинулась собака, мы завели еще одного спаниеля, это был мой подарок маме. Мама включила свет и сразу увидела Максима. Он как-то неестественно стоял на полу… Она не сразу поняла, что он висит, а ноги не достают до пола буквально 3-4 сантиметров. В коридоре на стене был прикручен турник, мы все любили повисеть на нем, размяться. Мама бросилась на кухню, схватила нож и срезала шнур, уложила Максима на диван, пыталась делать искусственное дыхание. Позвонила сестре. Говорит, что на кухне стоял недопитый чай с пирожными. Эльвира в тот вечер к нему так и не пришла. А когда другие гости разошлись, он будто чаю попил и… Его штанины внизу были в собачей шерсти, словно наш спаниель подставлял спину под его ноги, спасал Макса, когда он повис.
Утром приехала бабушка, через сутки из Москвы (к тому времени в Набережных Челнах я уже не жила) приехала я. Что было на похоронах – мама не помнит, кроме того, как поскользнулась и упала в грязь, когда все закончилось.
Мои воспоминания во многом отличаются от маминых, именно поэтому я начала книгу с ее истории, чтобы после можно было понять, почему происходили события, о которых я хочу рассказать дальше.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ: Каждое действие вызывает равное противодействие
Есть люди, которые не вписываются в установленные правила, например, я. Я косячила всю свою жизнь, с самого детства. А из-за отсутствия родительского контроля бесконечные истории, происходившие со мной, позволили сформироваться превратному представлению о себе. Из-за этого я себе сильно навредила.
Мама говорит, что я не могу этого помнить, но, когда мне не было еще и годика, я увидела, как папа зажимает ее в углу. Я видела, как мама была испугана, а отец очень зол. Эту ситуацию я помню только зрительно, это сенсорное впечатление, ведь когда тебе всего несколько месяцев отроду ты еще не способен на анализ. И головой это воспоминание сохранить я действительно не могла, но оно как-то записалось на подкорке и прикрепилось к зрительному нерву. Поэтому, когда мама говорит: «Ты не можешь помнить», – я у нее спрашиваю: «Это было? Я помню угол. Помню зажатую тебя и злого отца». Мама замолкает, потому что было.
Когда мы были совсем маленькими, мы часто оставались без присмотра и в это время занимались необъяснимыми глупостями. Любили раздетыми забираться на подоконник, вставать попами впритык к стеклу. Одни прохожие смотрели на нас и хохотали, другие просто отворачивались – что взять с глупых детишек. Старший брат отличался особой изощренностью, и когда ему было скучно, он любил доминировать и подчинять нас своей воле. Среднему брату Максиму он накидывал на шею строгач, а меня привязывал собачьей цепью к холодильнику. Мы первое время веселились и воспринимали это как игру, а потом начинали злиться, ведь такая игра часто повторялась и с каждым новым разом она становилась все неприятней, потому что Олег начал нас заставлять выполнять дурацкие собачьи команды. Это прекратилось случайно, благодаря соседке по этажу. Сейчас я уже не вспомню подробностей, сама она увидела нас в таком виде или кто-то из нас пожаловался ей, но знаю, как старший брат тогда испугался и цепь со строгачом из нашей жизни исчезли.
После этого мы с Максимом начали мстить Олегу по-черному: подкладывали под его подушку собачьи какашки, а иногда и свои. Олег тоже злился и однажды заставил нас с Максимом раздеться догола. Он приказал нам лечь на одну кровать, а Максиму велел залезть на меня сверху. Рассказывал младшему брату, что письку он должен положить мне между ног. Максим сопротивлялся, и тогда Олег сам снял штаны и показал брату, как это делается. Олег был старше меня на три года, ему тогда было около восьми лет. Изнасиловать он меня не мог, этого я не помню. Но помню, как он просовывал свой член между моих бедер, а я плакала.