Пограничная тишина
Шрифт:
— Я готовился...
— Возможно. Но первое занятие — все равно что первый ответственный экзамен. Вы же добросовестно переписали напечатанное в тетрадку и читали... В то время как весь материал надо прорабатывать до полного усвоения и помнить, что каждое ваше слово солдаты контролируют, размышляют, а потом обсуждают в своем клубе...
— В каком клубе?
— В солдатском... — Павел Иванович поднял на Терехова светлые, молодо улыбающиеся глаза. — В сушилке, товарищ замполит... Вы что, голубчик, забыли солдатскую службу? Солдатскую жизнь забывать нельзя, потому что это самая трудная
Бывший солдат Федор Терехов знал, какие и он в свое время вел разговоры в сушилке, но, став офицером, успел позабыть. Не легко ему было первое время не только с проведением самостоятельных занятий, не сразу наладились и отношения с подчиненными: то он слишком нажимал на командный тон, а то вдруг на волейбольной площадке смешивался с солдатами, превращался из замполита в светловолосого вихрастого Федьку Терехова, пускался в пустяковые споры, горячо доказывая, где, за какой чертой упал мяч.
— Существуют этические нормы поведения офицера перед солдатами. Где бы вы ни находились, Федор Терехов, вы должны всюду, без зазнайства и подчеркивания, оставаться офицером, тем более — в кругу ваших подчиненных... А в случаях с волейбольными мячами нужно целиком полагаться на судью, помня, что в любых условиях солдаты с необычной ясностью видят поступки офицера и делают выводы.
Так, шаг за шагом, Павел Иванович доводил младшего лейтенанта Федора Терехова до необходимой командирской зрелости, давал советы, как и что читать, называл литературу и разрешил пользоваться своей библиотечкой, которую любовно подбирал многие годы.
Павел Иванович знал, что молодые офицеры в большинстве своем люди грамотные, развитые, но у них мало было практического, жизненного опыта, и потому им не все удавалось в работе с личным составом. Прибыв на заставу, они фактически проходили вторую школу у таких умных, опытных практиков, как майоры Засветаев, Андреев, Григоренко, знавших не только из теории, но а из богатого жизненного опыта, что такое пограничный порядок, который начинается с чистого подворотничка и кончается изучением солдатских душ и тактики предполагаемого противника.
Павел Иванович докурил сигаретку, бросил под ноги, придавил тапочкой и вдруг с облегчением почувствовал, что он сегодня свободен до вечера, может сходить с дочерями в лес за грибами или посидеть на берегу озера с удочкой и вытащить на зорьке златоперого карася, а то и метрового угря. Рыбалкой он увлекался самозабвенно, но не меньше любил налаживать снасти. Если выпадало свободное время, он любил сидеть на своем пенечке, строгать для поплавка пенопласт, привязывать крючки, мормышки, настраивать удилище, распутывать до последнего узелочка бороды. Этим он и занялся, чтобы после завтрака отправиться на Ясное.
Когда удочки были приготовлены, донки проверены, червяки нарыты, с завтраком покончено и уже надеты на ноги резиновые бахилы, прибежал младший лейтенант Терехов и доложил, что в районе пограничного знака № 236 нарушена граница, на контрольно-следовой полосе обнаружены следы...
II
С подножки одного из вагонов прибывшего
Водитель такси был человек с опытом и сразу догадался, что прибывший пассажир нездешний и явно куда-то спешит. Профессия обязывала сделать вид, что торопящиеся люди ему не в диковинку, а колеса машины успеют навертеться.
Но приезжий тоже был не дурак и хорошо знал, чем можно подогреть душу таксиста, чтобы колеса вертелись быстрее: если не злотыми, то вольным, панибратским разговором или доброй сигаретой. Перебросив вместительную на молнии сумку из одной руки в другую, он приветливо помахал таксисту, как давнему знакомому, спокойно и независимо доел шоколадку и сразу же сбил с владельца машины шоферскую спесь, заставив спросить:
— Тебе далеко, панове?
— Да тут, до Закраек. Наверное, знаешь? — безразличным тоном ответил приезжий, всем видом своим показывая, что езды тут пустяк.
— Аж до Закраек! — разочарованно протянул шофер и вытащил из кармана замасленных джинсов пачку сигарет.
— Твоя, собственная? — показывая наметанным глазом на старый «мерседес», спросил приезжий.
— Пусть моя... тебе-то не все равно? — словно стыдясь своего потрепанного автомобиля, ответил шофер. Он не любил, когда в нем угадывали частника. В Польше постепенно отмирало это занятие.
— Мне что... мое дело дать тебе неплохо заработать. Я вижу, ты свой хлопец.
Шофер раскурил сигаретку и даже не повернул головы, хотя крепкий, сероглазый приезжий привлекал своим простодушием.
— Не хочешь ехать, так и скажи, — угадав его мысли, сказал приезжий.
— Далековато...
— Двадцать километров для такой машины!
— Дело не в расстоянии... Там же граница...
— Ну и что? — быстро спросил пассажир.
— А то, что нет охоты туда ехать...
— Думаешь, мои злоты хуже других?
— Ничего не думаю...
— Так в чем же дело?
— А в том, что мне нужно знать, кого я везу. Там граница, любой простой пан путевой лист наизнанку вывернет...
— А-а-а! Подумаешь! Начхать мне на всех простых и вельможных пановей! За свои деньги я сам себе воевода и хочу быстрее прокатиться до Закраек. Сестренку не видел четыре года. Ты можешь понять, что такое четыре года?
— Ты тут родился?
— Нет.
— Я же сразу угадал, что ты не из наших мест...
— Тебе что, рассказать биографию? Так слушай, приятель: родился я в Литве, там за кордоном, а здесь сестра замужем. Вот и решил наконец повидаться... Любимая моя сестренка! Подкатим на машине аж под самые ставни. Вот будет рада!