Пограничная застава
Шрифт:
Осторожно перебирая мокрые кусты, они вышли в падь с быстрой прозрачной речушкой, которая весело бежала к морю. До его берега отсюда осталось метров около ста. Ионенко остановился, подождал Фрусловского и, когда тот поравнялся с ним, тихо сказал:
— А наших что-то не видно…
Недоуменно огляделись по сторонам. Никого? Ионенко дал знак, и они, пригнувшись, отправились дальше туда, где долина расширялась. Внизу показался темный лоскут моря.
— Стой, пропуск! — остановила их требовательная команда. Они узнали Хлыстенкова.
Ионенко, а за ним и Фрусловский поднялись в рост.
—
— Молодцы. А я было уж начал сомневаться, — улыбнулся Ионенко. — Как же вы так незаметно?..
— А мы давно вас заметили. — признался Хлыстенков, — только решили подпустить поближе. И, между прочим, прикинули, как вы пойдете. Вышло все точно.
Как ни придирчивы были офицеры, но лучших мест для наблюдений и засады, которые избрали пограничники, найти они не смогли. Залив и берег с их НП просматривались хорошо, даже несмотря на слякотный, серый день…
К вечеру тучи разорвало и на горизонте проглянуло солнце. Закат был фантастически красив. А когда солнце совсем утонуло в море и стало смеркаться, на воде показались знакомые силуэты колхозных сейнеров с отличительными огнями на мачтах и бортах. Они медленно удалялись от берега, чтобы утром вернуться с добычей.
Пока офицеры ехали на заставу, созрел план, как и что нужно дополнить в организации службы нарядов и какие провести беседы с солдатами. Фрусловский предложил провести комсомольское собрание, специально посвященное этому вопросу, на нем послушать, что смогут предложить пограничники. Такое уж дело — чем больше умов в нем будет участвовать, тем лучше. Ведь люди каждый день ходят в наряд, и у каждого наверняка есть свои наблюдения и предложения.
— Обязательно подскажите Шилкову тему такого собрания, — заключил Ионенко. — Чем скорее мы его проведем, тем лучше. И вот еще что, Николай Петрович. Свяжитесь со своими активистами из колхозников, с нашими добрыми помощниками. Надо усилить бдительность этого второго заслона. Если судить по тому, что говорил на последних совещаниях начальник отряда, если судить по активности тех, кто проповедует усиление «холодной войны», время мы переживаем непростое. Возможны разные осложнения. Не случайно от нас требуют еще и еще раз все как следует изучить на своих участках работы.
Собрание комсомольцев провели через три дня после того разговора. Как и ожидали офицеры, разговор получился деловой, интересный. Несколько человек, в том числе и Шилков, вызвались провести беседы с колхозниками. К тому же приспела пора второго сенокоса. Дожди окропили землю обильно, и августовские травы стояли сильные. Бригады колхозников работали на лугах поблизости от берега. Там с ними удобно было встретиться и поговорить во время перерыва.
Офицер похлопал по плечу человека в странном одеянии, отдаленно похожем на водолазный костюм. Потом открыл люк:
— Пора! Желаю удачи. Пошел!
Разве только морские обитатели могли видеть в эту ночь,
Человек — а это был человек — судорожно сорвал с лица резиновую, с большими стеклами маску. Дыхание его было тяжелым. Он жадно глотал воздух, постепенно приходя в себя. Отдохнув, огляделся: справа, милях в двух, на фоне неба проступала темная полоска берега.
Стал вспоминать все, что ему было рассказано о заливе, в который должен попасть, и в каком порядке нужно действовать дальше. Герметизированный костюм, слегка наполненный воздухом, хорошо держал на воде. Отстегнув от пояса свернутый рулоном гофрированный мешочек из тонкой резины, он нашел сосок и начал дуть. Дул долго, с остановками, переводя дыхание. И вот рядом уже качался небольшой легкий плотик, похожий на пухлый простеганный тюфяк. Потом человек стянул с себя вещевой мешок и положил его сверху. Подталкивая плотик рукой, поплыл к берегу.
Слева черной стеной далеко в море уходил узорчатый мыс, напоминающий развалины крепостной стены. Человек останавливался, замирал в воде, прислушиваясь и оглядываясь. Он осторожничал, и эта осторожность, видимо, подсказала ему решение двигаться прямо в залив. Там было темно, и эта темнота успокаивала. А где-то за берегом робко нарождалось утро. Оно давало знать о себе чуть посветлевшим краешком неба.
Медленно перебирая руками воду, он думал, и мысли боролись одна с другой, и в этой схватке ни одна не могла добиться перевеса…
Было холодно. Резина намяла руки. Покачиваясь на больших и гибких волнах утреннего прилива, он обошел камни.
Как быстро светает! Конечно, в июне ночи короткие. Огден просчитался во времени. А берег подходящий, есть где укрыться. Теперь недолго…
И вдруг ему стало страшно, так страшно, что захотелось кричать. А что, если его уже заметили и ждут? Он перестал грести и с ужасом уставился на берег. Потом повернулся и быстро, как мог, поплыл назад к скале. Только одна мысль теперь мучила его: спрятаться! Он сам не знал, чего так испугался, судорожно перебирал руками и плыл назад в море. Добравшись до скалы, уцепился и повис на небольшом выступе, перевел дух. Стало уже совсем светло. Теперь нечего было и думать о береге. Оставалось ждать следующей ночи. Прикрепил мешок к поясу, лег спиной на плотик.
За день он успел о многом вспомнить и многое передумать. (Позднее его показания дали возможность воссоздать эти думы вражеского агента, и я использовал их в этом очерке. — А. Т.)
…У него была путаная биография и уголовное прошлое. Таких быстро находят соответствующие службы как возможных кандидатов для ведения агентурной войны против СССР.
Он здорово пришелся по вкусу американскому полковнику Филлу… Скоро ему дали новое имя, отчество и фамилию — Александр Михайлович Воробьев. С той поры он, Евгений Голубев, начал вживаться в свою новую биографию, которую ему сочинили. А теперь наступал кульминационный ее этап…