Пограничники

Жуков Дмитрий Анатольевич

Волновала Якова Терентьевича и мысль о новом назначении на Дальний Восток. Он ехал на смену капитану 1-го ранга Александру Ивановичу Дианову, бывшему кочегару крейсера «Аврора», участнику гражданской и Отечественной войн. О Дианове в пограничных войсках слагали легенды. В тридцатые годы, когда Дианов был помощником командира пограничного сторожевого корабля «Пурга», корабль этот прославился мастерским задержанием на Баренцевом море английских тральщиков «Вридлейт» и «Дайн». Моряков-пограничников поблагодарил тогда за умелые действия и смелость Вячеслав Рудольфович Менжинский.

В годы Великой Отечественной войны Дианов уже был командиром отряда пограничных судов. Моряки отряда совершали поистине героические

дела. Так, пограничный сторожевой корабль «Рубин» в первые дни войны открыл боевой счет потопленным вражеским подводным лодкам. Над базой пограничных кораблей за десять минут до начала войны был сбит первый фашистский самолет. Сторожевой корабль «Бриз» в первый день войны впервые таранил подводную лодку врага. Отряд только за первый год войны потопил семь подводных лодок гитлеровцев, сбил девять самолетов противника. И сейчас, через много лет, проходя в районе гибели пограничных сторожевиков «Жемчуг» и «Бриллиант», все советские корабли приспускают флаги, как бы склоняют головы перед мужеством и самоотверженностью моряков-пограничников. Дианова моряки называли «дедом». Обычно на флоте «дедом» величают механика независимо от возраста, уважая его тяжелый труд. Такова давняя традиция, и уж если моряки, самые консервативные приверженцы флотских традиций, назвали «дедом» не механика, значит, полюбился им этот человек.

Высокий, широкоплечий, он походил на грубо высеченную глыбу; лицо его было будто продублено солеными штормами и морозом; его голос, если Дианов в гневе не сдерживал его, наводил страх на бывалых «морских волков», а один лейтенант, рассказывали, упал даже в обморок, хотя «разгон» Дианов давал вовсе не ему. Увидев, что офицеру плохо, Дианов к нему.

— Что с тобой, сынок?! — спросил тревожно, подал воды и, когда лейтенант начал приходить в себя, извинился перед ним: — Ты уж прости, браток, что так вышло. Вот ведь беда: мельчает флот, и слова-то громко сказать нельзя. Хлипкий народ пошел.

Вот такой он: горячий и добрый. Многое ему прощали моряки. Не обижались за «разгоны», ценили доброту его и служили так же самоотверженно, как и он, их командир.

Позже один из штурманов, тоже участник Отечественной войны, капитан 3-го ранга Николай Александрович Алатарцев, скажет Якову Терентьевичу:

— На честном слове, на одном энтузиазме ходили, а своего командира ни разу не подвели.

Его и ехал сменять Резниченко. Примут ли его там люди, пойдут ли за ним так же, как за Диановым? Ответ вроде бы прост: найдешь к морякам подход правильный, пойдут. А так ли просто найти этот подход? Строить отношения с людьми на диановском принципе, привычном для всех? Но любая копия, пусть самая совершенная, остается копией, а значит, хуже оригинала. И другое… Что прощалось Дианову, не простится ему. Ведь он даже моложе иных командиров кораблей. И рост, и сила, перед которой неизменно преклоняются люди, не те. Обычный он человек, в меру высок, в меру силен. И лицо совсем не просоленное и не опаленное морозом. Интеллигентное лицо, а не «морского волка», будто не исходил он сотни миль по знойному Черному и штормовому Балтийскому морям. А может, ничего и не нужно искать? Возможно, остаться самим собой? Ведь шли же люди за ним в бой.

Вот и отвечал он себе на все эти вопросы, прощаясь с Ленинградом. Неторопливо, как говорят моряки, «осматривался по бортам и отсекам», как бы заново проходил через годы своей службы.

Началась она у него намного раньше, чем надел лейтенантские кубики, — в 1931 году, когда он, семнадцатилетний деревенский парнишка, поступил учиться в Одесский мореходный техникум. Хотелось стать штурманом дальнего плавания. Кругом, куда ни кинешь взгляд, море, а он в штурманской рубке прокладывает путь кораблю.

На моряков-пограничников Яков Резниченко смотрел, как и все студенты техникума,

с почтением и завистью. Их жизнь, их дела, их служба были окружены ореолом мужества. Из уст в уста передавались героические рассказы о дерзости и бесстрашии пограничников, но иной раз сомневались техникумовские ребята в правдивости этих рассказов. Не скроешь от всевидящего ребячьего ока, на каких посудинах несли службу пограничники. На рыболовецких шхунах, причем далеко не новых, на небольших катерах, которые одесские остряки обзывали «старыми черепахами». И как же можно на них ловить быстроходные суда контрабандистов? Не выдумки ли все это, не преувеличение ли?

Почти каждый день проникали в техникум слухи о том, что или «турок» задержан, либо местный, одесский контрабандист. И имя называли, известное всей Одессе. Вот что хочешь, то и делай: верь или сомневайся.

Когда же Яков Резниченко учился на последнем курсе, в техникум пришли пограничники. О многом рассказывали они. На всю жизнь запомнился рассказ о подвиге краснофлотца-пограничника Соколова. Из-за кордона прорвалась вооруженная банда. Намеревалась она уйти в горы. Соколов, сняв с катера бортовой пулемет, высадился на берег и залег на дороге, ведущей в горы. Банду встретил огнем и заставил ее отойти. Двое суток моряк-пограничник отбивал натиск бандитов и не давал им возможности прорваться в горы. Прибывшие на помощь Соколову пограничники уничтожили остатки банды.

И когда после получения диплома штурмана Резниченко предложили служить в морской пограничной охране, согласился сразу.

Закончил курсы морского командного состава НКВД в Ленинграде, получил звание лейтенанта, несколько лет погонялся за нарушителями границы и контрабандистами на Черном море, затем перевели его на Балтику.

На Балтийское море старший лейтенант Резниченко приехал в августе 1940 года на должность командира 1-го дивизиона судов Балтийского морского пограничного отряда. Тревожное было то время, неспокойной — граница. Службу несли почти без отдыха, на износ работали и люди и корабли. Этого требовала обстановка. Агентура фашистской Германии, буржуазные националисты Прибалтики лезли через границу, как саранча. Все чаще и чаще стали «сбиваться» с курса и залетать в наши территориальные воды немецкие самолеты. Об этих нарушениях границы сообщали летчики 11-й отдельной пограничной эскадрильи, с которой взаимодействовали моряки, да и сами моряки-пограничники, когда несли службу в дозоре, не раз засекали воздушных нарушителей.

В воздухе пахло грозой. Дивизион жил тревожной жизнью. И он сам, Резниченко, и подчиненные его не все понимали, не на все волнующие их вопросы находили ответ, да иногда и не задавали их, чтобы не прослыть паникерами. Но факты говорили сами за себя. Вот спешно начали покидать наши порты немецкие торговые суда. Да тут еще авиаторы передали, что при появлении пограничных самолетов немцы быстро сменили на флагштоках фашистские флаги на шведские. Для чего этот маскарад? Поняли лишь на следующий день, когда флот подняли по тревоге и пограничники перешли в подчинение командования Краснознаменного Балтийского флота.

Дивизиону пограничных малых кораблей поставлена задача: переоборудовать часть «морских охотников» для постановки минных заграждений и совместно с кораблями эскадры контр-адмирала Д. Д. Вдовиченко и отрядом легких сил контр-адмирала В. П. Дрозда приступить к минным постановкам.

В боевой аттестации Резниченко всего несколько слов сказано о том, как справился дивизион с этой ответственной задачей, сказано очень скупо: «Часть катеров из дивизиона в количестве 6 единиц были выделены для постановки минных банок в районе Хельсинки, Борго, Эрико. Катера выставили 174 мины. Во всех минных постановках тов. Резниченко принимал личное участие, все операции были проведены скрытно и успешно».