Пограничные бродяги (др. изд.)
Шрифт:
— Я понимаю, что вы хотите этим сказать: по праву сильного, не так ли? Я — вольный охотник и не признаю по отношению к себе другого закона, кроме собственной воли, и господином своим считаю одного себя.
— О-о! Да вы говорите гордым языком, compadre 24 .
— Я говорю языком человека, не привыкшего повиноваться ничьей посторонней воле. Захватив меня в свои руки, вы злоупотребили не своей силой, потому что солдаты ваши скорее бы убили меня, чем заставили за собой следовать, если бы я сам этого не пожелал, но той легкостью, с которою я вам доверился. Поэтому я заявляю вам свой протест и требую, чтобы вы немедленно возвратили мне свободу.
24
Приятель (исп.).
— Ваша надменная речь не производит на меня ни малейшего впечатления, и если б я только захотел заставить вас заговорить, то уж, конечно, в моем распоряжении нашлись бы средства для этого.
— Да, — заметил с горечью пленник, — мексиканцы не забывают, что в числе их предков были испанцы, и умеют при случае пускать в дело пытку. Ну что ж, капитан, попробуйте, помешать вам некому. Надеюсь, что мои седые волосы не спасуют перед вашими молодыми усами.
— Довольно об этом, — с раздражением вскричал капитан. — Если я возвращу вам свободу, кем вы окажетесь, врагами или друзьями?
— Ни теми ни другими.
— Что вы хотите этим сказать?
— Мой ответ и без того очень ясен.
— Тем не менее я его не понимаю.
— Ну так я поясню его вам в двух словах.
— Говорите.
— Случаю угодно было нас столкнуть, хотя мы и направлялись в разные стороны. Если теперь мы расстанемся, то никто из нас не унесет после этой встречи в своем сердце чувства ненависти, так как ни вы ни я не будем иметь повода жаловаться друг на друга. Тем более что нам, по всей вероятности, и не придется никогда больше увидеться.
— Гм! Однако не подлежит никакому сомнению, что вы кого-то поджидали на дороге, когда вас там встретили мои солдаты.
Пленник рассмеялся.
— Кто знает! — ответил он, произнося эти слова с особым ударением. — Может быть, мы поджидали более ценную добычу, чем вы думаете, и в ловле которой не отказались бы принять участие и вы.
Монах сделал легкое движение и открыл глаза, делая вид, что он просыпается.
— Как, — сказал он, обращаясь к капитану и слегка позевывая, — вы все еще не спите, сеньор дон Хуан?
— Нет еще, — ответил тот, — я занят допросом двух людей, задержанных моим авангардом несколько часов тому назад.
— А-а! — проговорил монах, кидая на незнакомцев презрительный взгляд. — Эти господа не внушают мне ни малейшего опасения.
— Вы так думаете?
— Я не знаю, какое и у вас основание бояться этих людей?
— Э! Может быть, это шпионы.
Отец Антонио принял отеческий вид.
— Шпионы! — ответил он. — Значит, вы боитесь засады?
— При тех обстоятельствах, в которых мы находимся, это предположение не заключает, мне кажется, в себе ничего невероятного.
— Ба-а! Это было бы необычайно в здешней стране и при том конвое, который находится в вашем распоряжении. Сверх того, оба этих человека, насколько я мог понять, от дались в ваши руки без всякого сопротивления, тогда как легко могли бы ускользнуть.
— Это правда.
— Значит, у них не было дурных намерений, это очевидно. На вашем месте я преспокойно отпустил бы их на все четыре стороны.
— Таково ваше мнение?
— Без всякого сомнения, да.
— Кажется, эти два незнакомца вас очень интересуют?
— Меня? С чего вы это взяли? Я стараюсь рассудить по справедливости, вот и все, а теперь поступайте как знаете, я умываю руки.
— Может быть, вы и правы, однако я не отпущу этих людей на свободу до тех пор, пока они не назовут мне имени того человека, которого они поджидали.
— А разве они поджидали кого-нибудь?
— Я сужу об этом на основании их собственных слов.
— Это правда, капитан, — ответил тот из пленников, который говорил до сих пор, — но хотя мы и знали о том, что вы поедете, однако поджидали мы не вас.
— Так кого же?
— Вы непременно хотите об этом знать?
— Разумеется.
— Так отвечайте вы, отец Антонио, — насмешливо сказал пленник, — так как вы один в состоянии назвать имя, которое капитану желательно знать.
— Я?! — вскричал монах, подпрыгивая от гнева и побледнев как мертвец.
— А-а! — заметил капитан, поворачиваясь к монаху, — Дело начинает становиться интересным.
Редкое зрелище представляли из себя четыре наших героя, стоя лицом к лицу друг с другом около костра, пламя которого освещало их фантастическим светом.
Капитан беспечно покуривал свою сигаретку, насмешливо поглядывая на монаха, на лице которого боязнь и нахальство вели ожесточенную борьбу, за всеми перипетиями которой легко было уследить. Оба охотника, скрестив на груди руки, мрачно улыбались и в душе, по-видимому, радовались смущению человека, которого они столь резко и грубо заставили выйти на сцену.
— Не делайте, пожалуйста, удивленного вида, отец Антонио, — промолвил наконец один из пленников, — вы ведь отлично знаете, что поджидали мы именно вас.
— Меня? — задыхающимся голосом ответил монах. — Клянусь честью, этот несчастный сошел с ума!
— Я и не думал сходить с ума, отец Антонио, — сухо ответил пленник, — и вам придется поплатиться за те выражения, которыми вам угодно меня награждать.
— Так сознавайтесь же, — грубо заметил тот из пленных, который до сего времени молчал. — У меня нет ни малейшей охоты быть повешенным ради вашего удовольствия.