Пограничными тропами
Шрифт:
Сергей хотел встать и размяться, но, услышав чьи-то хлюпающие шаги, насторожился. Человек остановился, позвал:
— Товарищ лейтенант!
Это был Семен Мамочкин. Сергей вылез из укрытия в обвалившуюся траншею.
— Что случилось, Семен? — спросил он с волнением, увидев озабоченного сержанта.
Мамочкин, полусогнувшись, перелез через завал в траншее и устало опустился на камень.
— Погода-то того, товарищ лейтенант, — Мамочкин кивнул в сторону леса, что виднелся в тылу позиций полка, и прислушался. Сергей настороженно ждал, куда повернет разговор сержант, но Семен
Фронт молчал, отчетливо слышалось оживленное чириканье воробьев, привыкших уже к военной обстановке.
— Слышите? — спросил Мамочкин, сделав настораживающий жест указательным пальцем.
— Стихла пальба, и птицы даже радуются, что уцелели, — отозвался Сергей, чтобы поддержать разговор и разделить радость таежного охотника, так соскучившегося по тишине.
— Да не то, товарищ лейтенант. Совсем я не об том речь веду. Птица, она чувствительнее нас. На ненастье западает. Жаворонки, так те на дождь-то в восемь раз реже поют. Бабочки перед непогодою забираются куда-нибудь в надежное укрытие и сидят там смирнехонько, как ночью. Ну к вёдру опять же всякая полевая живность по-разному веселится.
Сергей знал наперед, что чем дальше будет углубляться Мамочкин в тайны природы, тем труднее станет удержать его от воспоминаний, и потому, поняв суть намека на немедленные действия, задал прямой вопрос:
— Думаете, завтра будет хорошая погода?
— Тут думать-то нечего — вот она, матушка, сама о себе заявляет. Рассеется туман — считай пропащим наше дело.
— Тогда пошли со мной к «бате», вместе будем докладывать о готовности идти сегодня в ночь.
— А что, и пошли, завтра будет поздно.
Войдя в штабную землянку, где были в сборе все офицеры, Курилов доложил подполковнику, что желает высказать свое мнение относительно поиска, и тот, разрешив собравшимся идти по своим местам, задержал только начальника штаба и Коломейца.
— Ну, выкладывай с чем пришел, — подполковник сел на топчан, закурил, посмотрел на Курилова, потом на Коломейца и только после этого задержал свой взгляд на Мамочкине, будто спрашивал его: «А ты, старина, зачем пожаловал?» Затем он опустил глаза на пальцы, в которых крутил длинную козью ножку, и выслушал объяснение Сергея.
— А вы что докладывали, товарищ Коломеец? — мрачно спросил подполковник Татарин, сдерживая свой гнев. Рубец на его щеке налился кровью, учащенно запульсировала жилка на виске. Коломеец видел, что командир полка нервничает, поэтому старался быть как можно спокойнее и обосновывал свои доводы более четко, уверенно, чтобы убедить его в правильности своего решения.
— Перемена погоды пока никем не предсказана, у нас нет синоптиков, к тому же, насколько я понимаю, плохая подготовка поиска, кроме гибели людей, ничего не дает. Если прикажете — пожалуйста, я готов возглавить группу, — с ноткой категоричности в голосе заключил Коломеец, явно рассчитывая на то, что один намек на бесцельные жертвы заставит подполковника остыть и отвергнуть предложение Курилова. Командир полка действительно задумался, перевел взгляд на Сергея, точно спрашивал: «Ты понимаешь, чем рискуешь?», — но ничего не сказал.
— Как вы думаете, старина? — обратился подполковник к сержанту
Семен шагнул вперед, стал вплотную к Курилову, как бы подпирая его своим могучим плечом, и твердо пробасил:
— Мешкать нельзя, товарищ подполковник. Птица оживилась, вёдро будет. Немец-то, он там густо сидит, в сухую погоду ползать начнет, а дождь загнал его в норы. Ловчее накрыть эту землянку сегодня ночью.
Подполковник побарабанил пальцами по столу, окинул взглядом Курилова, затем взвесил тяжелым взором Коломейца и, придвинув к себе карту, обратился к начальнику штаба:
— Что вы скажете?
Подполковник Чайка, слушавший внимательно доводы обеих сторон, незамедлительно и решительно ответил:
— Курилов и Мамочкин правы. Идти сегодня — меньший риск, чем через три дня, как предлагает Коломеец. К тому же и маршрут, предложенный капитаном, вызывает сомнение. Вряд ли немец оставит берег болота без охраны да еще на стыке двух рот. Я думаю, товарищ подполковник, надо поддержать Курилова и Мамочкина.
Командир полка подозвал к себе Курилова и, указывая на карту, где была нанесена красная пунктирная стрелка, сказал:
— Ровно в три часа утра нападете на землянку, и через двадцать минут чтобы вас и духу не было около немецких траншей. По ним ударит артиллерия дивизии.
— Есть, товарищ подполковник, — Сергей вытянулся в струнку, довольный оказанным ему доверием и тем, что сегодня он одержал первую победу над Коломейцем и доказал свою правоту, отстоял самого себя и всех ребят, все дело.
— Выйти придется, видимо, — советовал подполковник, — в половине двенадцатого. Рассчитайте еще раз все до мелочей. Да берегите людей — идете на серьезное дело, — подполковник, тяжело встав, пожал Сергею руку, затем подошел к Мамочкину и весело улыбнулся.
— Узнаю почерк, старина, — подполковник взял Семена за плечи и потряс его, словно испытывал, крепко ли держится тот на ногах. — Отдохнуть бы нам пора, да некогда. Вот столкнем фрица с места, и тогда уже, Семен, будет тебе отдых.
— Ого-о! Тогда уж, товарищ подполковник, отлеживаться совсем будет не в пору, гнать его, фрица, надо будет без роздыху до самого до его Берлина, чтобы, значит, того, не очухался.
— Ну давай, Семен, — сказал на прощание подполковник и еще раз потряс его своими крепкими руками. — Ни пуха вам ни пера.
Когда Сергей пришел в землянку, Женька Тахванов встретил его возгласом:
— Идем?!
— Идем, — спокойно ответил Сергей. — Выходим в двадцать три тридцать. В поисковую группу войдут двенадцать человек. Старшина Шибких…
— Я, — отозвался бодрый голос.
— Сержант Мамочкин…
— Я-я, — густо басит Семен и протискивается вперед, словно хочет произнести речь, но Курилов сообщает фамилии Тахванова, Пашкова, Савельева, а в ответ несется: «Я…». Вот уже названо десять фамилий, Сергей смотрит на Хабибуллина, стоящего перед ним и загибающего последний палец на своих руках, а глаза его так и добиваются встречи с глазами командира, так и напоминают: «А меня забыли», — но Сергей мнется, потому что за спиной Манана сверлит его глазами Камал, а за ним еще два десятка глаз и все с одним и тем же: «А меня?»