Пограничными тропами
Шрифт:
В знакомой, пропахшей порохом землянке его встретил не подполковник, а уже полковник Татарин. Побритый, в новой гимнастерке, без шинели и головного убора, он выглядел молодо и бодро, не хмурил тяжелых бровей, а глядел обрадованно, приветливо и пристально, как будто очень давно не видел Курилова и удивлялся неожиданной встрече.
Сергей начал докладывать, но полковник подошел к нему, обнял его и молча держал в своих объятиях некоторое время. И только потом спросил Сергея, как получилось, что группа опоздала на три часа. Курилов рассказал все подробно. Рассказал и о погибшем сапере и передал полковнику просьбу сапера и вещицу, которую нужно переслать девушке.
Несколько минут командир разглядывал
— Какие гибнут таланты. Какой солдат дан нам, лейтенант. Все ли мы делаем, чтобы силу его и ум с толком пускать в дело войны? Думать, думать и искать надо пути к победе, — он опять прошелся по землянке, вернул Сергею дорогую реликвию и в подтверждение какой-то своей нелегкой думы повторил:
— Думать.
На востоке в хмуром, пепельно-сером небе появились светлые пятна, дождь уже не моросил, когда Сергей вышел из землянки «бати» и побрел в недалекий сосновый лес, обезображенный вражескими снарядами. В конце траншеи, ведущей к полковому медпункту, стояла толстая, обгорелая и расщепленная сосна. Своим единственным уцелевшим суком, как рукой, она держала тоненькую кудрявую березку, не давая ей упасть на сырую землю.
Курилов добрел до них, раздумывая над всем пережитым, и почувствовал слабость в теле. Прислонившись к холодному стволу дерева, он закрыл глаза в том расположении духа, когда ничего больше не хочется видеть, а только думать над тем, что до предела заполнило все твое существо. Перед его глазами мелькали вспышки ночных выстрелов, падал сапер, потом появлялись лица Мамочкина, Тахванова, Хабибуллина, а за ними ковылял Пашков и ныл: «Оставьте, ребята, приползу, на моральном духе доберусь».
Скоро все это перепуталось в каком-то непонятном круговороте, и тут он услышал девичий голос. Он объяснял кому-то свое поведение, но понять из отрывков фраз смысла этого разговора было невозможно.
Курилов стал соображать, почему этот голос появился здесь. Куда он, Сергей, шел и зачем? Да, он шел к Кате.
Сергей открыл глаза и увидел за кустом черемухи стоявших друг против друга Катю и Коломейца. Первое, что пришло ему в голову, было желание уйти незамеченным и никогда, никогда не разговаривать с Катей. Но какая-то сила притягивала его к земле. Он не поднялся и увидел, как Роман вынул из кармана гимнастерки золотые часы с браслетом.
— Это тебе от меня. От чистого сердца, Катя. Выкинь ты из головы Курилова. Не вернется, погиб он. Война — что поделаешь. — Он вложил часы в ее маленькую ручку, и она не выпустила их на землю. Коломеец просиял, обнял ее за талию и прижал к себе.
Вскочив, как ошпаренный, Курилов метнулся за соседнее дерево, оттуда по кустам в траншею и только около землянки, заглушив зло на Катю, спохватился: вот, значит, кто похоронил их в немецком тылу и предупредил пулеметчиков об этом. А Катя так легко поверила? И часы… Откуда они у него? Здесь ювелирных магазинов нет. Это страшно!
Ему в лицо хлестала осень холодным дождем, налетавшим неожиданно из-за леса, а он не замечал его и решал, как поступить. Пойти к «бате» и рассказать о часах? Что из этого выйдет? Коломеец откажется, и останешься ревнивым ничтожеством. Но все-таки простить мародерство никак нельзя. Остается одно — обратиться к совести Кати и заставить говорить ее.
Но Сергею не удалось ни поговорить с Катей, ни доложить о часах «бате». Последовало распоряжение усилить накаты на укрытиях и подготовиться к огневому нападению врага.
СУХОЙ МЫС ДЕРЖИТСЯ
Немцы готовили наступление, а ряды бойцов полка сильно поредели, и полковник, как ему ни жаль было разведчиков, послал их на подкрепление в батальон первого эшелона.
Взвод Курилова получил участок
— Смотри, лейтенант, не прозевайте, а то отсекут вас немцы. Надо продержаться до подхода подкрепления.
Приказ был получен вечером, а утром ожидалась вражеская атака. Траншеи и пулеметные площадки разбиты. Надо приводить их в порядок. Всю ночь не спали разведчики. Руки солдат кровоточили, но приходилось рыть землю, чтобы сохранить жизнь, устоять, удержать Сухой мыс.
К великому счастью разведчиков, на участке занятой ими обороны оказались два сорокапятимиллиметровых орудия и несколько ящиков со снарядами к ним. У одного орудия был изуродован прицел, но это не так уж страшно. Курилов, прошедший в командирской школе необходимую артиллерийскую подготовку, нашел выход. Он показал Манану, как надо бить прямой наводкой, целясь через ствол. Второе орудие не имело щита. Это уж совсем пустячный изъян: стрелять можно и без броневой защиты. Словом, артиллерия взвода за одну ночь была укомплектована расчетами и оседлала дорогу, по которой могут пойти немецкие танки. Остальной участок для танков недоступен: болота.
Курилов и Хабибуллин с одним отделением и двумя орудиями расположились на самом носу Сухого мыса. Старшина Шибких со вторым отделением занял позицию справа, прикрыв основание Сухого мыса, а Мамочкин и Тахванов с третьим отделением расположились слева. Орудиями заведовал Манан Хабибуллин.
Впервые за полмесяца в эту ночь люди увидели над собой крупные, холодно мерцающие звезды и были рады им, как первым весенним цветам.
Когда поседевшая от первого инея земля дохнула холодом и погасли голубые звезды, вместо солнечных лучей полоснул по разведчикам вражеский огонь из всех видов орудий. Где-то в глубине немецких позиций ухали дальнобойные жерла пушек, нещадно тявкали под самым носом мелкие минометы, тарахтели автоматы и пулеметы, но советские разведчики не отвечали. Им теперь не до огневого поединка. Цель их — не выдать свои позиции, переждать артподготовку и обрушиться пулеметным огнем на немецкую пехоту, если она сунется к Сухому мысу.
В половине девятого противник неожиданно сосредоточил огонь на дальних подступах, а на Сухой мыс полезли фашистские танки. Связь со штабом полка была прервана. За четырьмя с зелеными и желтыми пятнами на боках танками шла цепь немецких солдат.
Сергей выбежал из блиндажа к орудиям и увидел, как прильнувший к щитку Манан Хабибуллин наводил полуразбитую «сорокапятку». Манан смотрел в ствол пушки, одной рукой все время крутил рукоятку наводки, а второй торопил подносчиков снарядов. Не успел лейтенант добежать до второго орудия, как Манан выстрелил.
Снаряд угодил правее танка, но счастливый, видно, оттого, что выстрел все-таки получился, Хабибуллин так крикнул, что Курилов услышал его пронзительный голос через грохот боя.
— Давай, хлопцы, давай! — торопил Хабибуллин товарищей, как заправский артиллерист, хотя выпущенный им очередной снаряд пришелся выше тупорылого танка, тяжело ползущего по кустарнику вдоль полевой дороги. На броневом лбу танка наискось лежала темная полоса, точно черная повязка, а ниже и выше ее — желтые и зеленые пятна неопределенной формы. Бронированная махина уже совсем близко. Курилов подпустил вплотную, чтобы влепить бронебойный снаряд, как только танк подставит свой пестрый бок. Но тут со стороны командного пункта полка посыпались на врага снаряды гаубиц. Первый танк развернулся и получил прямое попадание снаряда в моторную часть. Это сделал лейтенант. Экипаж по одному оставлял танк, но пули «максимов» настигли фашистов и уложили рядом с горящей машиной.