Пограничный легион (сборник)
Шрифт:
Когда кавалькада тронулась в путь, Джоун было велено ехать впереди Келлза и Пирса, который поддерживал его в седле. Вуд и Французик шли впереди с вьючными лошадьми, Гулден замыкал шествие. Так они ехали до полудня, пока не остановились на привал в тенистом, с густой травой, укромном уголке на берегу прозрачного ручья. Келлз совсем изнемог, с лица его не сходило страдальческое выражение, по лбу тек липкий пот. Однако он изо всех сил держал себя в руках и даже пытался шутить, хотя и поторапливал товарищей с устройством бивака.
Через час бандиты снова были в пути. Каньон, по которому они ехали, да и все вокруг становилось все суровее, свободнее, а тропа шире и лучше. То и дело ее пересекали другие тропы, ведущие в боковые каньоны и глубокие узкие ущелья. Понемногу, почти незаметно, путники спускались — звонче журчали ручьи,
Еще до наступления вечера Келлз совсем обессилел и без помощи товарищей, которые по очереди ехали рядом и, хотя это было нелегко, поддерживали его, вывалился бы из седла. Джоун отметила про себя, что один только Гулден ни разу не предложил им помочь. Он, конечно, состоял в банде, но держался особняком, как бы вне ее. Его присутствие у себя за спиной она ощущала постоянно, с самого начала пути, и всякий раз, когда он подъезжал ближе, ощущение усиливалось. К вечеру она уже ясно чувствовала, что стала предметом его особого непонятного внимания, и, когда кавалькада остановилась на ночь, почти впала в панику, с ужасом ожидая, что вот-вот случится беда — какая, она и сама не знала.
На привал остановились рано, еще до захода солнца, потому что Келлз стал терять сознание. Его сняли с лошади и уложили на одеяла, подсунув под голову седло. Вскоре Джоун удалось привести его в чувство, но он по-прежнему был очень слаб.
Начались вечерние хлопоты: надо было заняться лошадьми, тюками, нарубить дров и развести костер, приготовить еду. Келлз с жадностью выпил воды, а есть ничего не стал.
— Джоун, — выбрав подходящий момент, шепотом обратился он к ней, — я просто очень устал, до смерти хочу спать. Не отходите от меня ни на шаг. Если что — сразу меня будите.
Ничего больше не объясняя, он закрыл глаза и тут же заснул глубоким сном. Обдумывая; как ей держаться, Джоун решила, что ни в коем случае нельзя показать своим спутникам, что она их боится, не доверяет или что они ей отвратительны. И она пошла ужинать вместе со всеми у костра. Так, впервые, бандиты оказались совсем рядом с ней, и близость эта мгновенно возымела действие. Джоун прекрасно знала, что очень хороша собой, однако тщеславной не была. Она принудила себя быть любезной, милой, даже ласковой. Реакция не заставила себя ждать. Сперва мужчины вели себя не слишком сдержанно, были грубо фамильярны и, хотя Джоун много лет провела в горных поселках среди неотесанных, прямодушных старателей и успела ко многому привыкнуть, здесь все было иным, и шутки бандитов, их намеки до нее просто не доходили. Наконец они что-то поняли и отношение к ней изменилось, она это почувствовала интуитивно, а потом получила и прямые доказательства. Сердце у нее забилось сильно и часто. Она поняла, что если сумеет скрыть свое отвращенье, страх, ненависть, то сможет воздействовать на бандитов, как ей будет нужно. Значит, обязательно надо быть очаровательной, женственной, недоступной их пониманию. И вот понемногу, совсем незаметно, они таки поддались ей и еще раз подтвердили, что и в самых худых людях живет хоть толика добра. Один Гулден ни на что не реагировал и по-прежнему оставался угрозой. Правда, ее присутствие за ужином не осталось незамеченным: он сидел и, как голодный волк, пожирая пищу, неотрывно смотрел на нее, но видел в ней не человека, а просто какую-то постороннюю, неуместную тут вещь. Так дикий зверь, затаившись, наблюдает за незнакомым предметом.
Весь прежний опыт Джоун говорил, что если женщине и можно чувствовать себя в безопасности за такой вот вечерней трапезой у походного костра в обществе людей, с которыми ее свел случай, то только если она сумеет держаться с ними непринужденно и дружески. Вот и этим бандитам ее близость явно доставляла удовольствие, приятно их волновала. Теперь Джоун с грустью и некоторым страхом воочию убедилась, что очень привлекательна. Живя дома, она редко раздумывала над тем, что она — женщина. Ее место и роль в житейской рутине было определенно и естественно. Здесь же все было иначе. Для этих бандитов с бешено струящейся по жилам кровью, с пульсом, бьющим, как удары бича, привыкших к обществу только себе подобных, женщина была существом из другого мира, один вид ее и безмерно волновал, и успокаивал, и возбуждал странный, непонятный, неутолимый голод. Сами они этого не понимали, зато хорошо понимала Джоун.
Покончив с ужином, Джоун встала и сказала:
— Пойду стреножу лошадь. Она
— Давайте я, мисс, — тут же отозвался Бейт Вуд. Он еще ни разу не назвал ее «миссис Келлз», и Джоун думала, что он просто не придает этому значенья. И хотя он тоже был закоренелым преступником, Джоун казалось, что он все же порядочнее других, что в его долгой жизни не одно только зло.
— Лучше я схожу, — перебил его Пирс.
— Спасибо, я сама, — отклонила помощь Джоун.
Сняв с седла веревку, она смело пошла по тропе, как вдруг услышала шум голосов и различила слова: «Эй, Гулден, куда это ты к чертовой матери поперся?» Сказал это Пирс.
Джоун оглянулась. Гулден уже вышел на тропу. Сердце у нее замерло, колени задрожали, она едва не бросилась обратно. Но тут Гулден остановился, что-то пробурчал и повернул назад. Казалось, он сам поймал себя на чем-то для него совершенно неожиданном.
— Полегче, Гулден, — продолжал Пирс, — а то и Келлза разбудить не долго.
Ответом было грязное ругательство. Бандиты сбились в кучу, громко препираясь. Джоун бросилась бежать дальше и больше ничего не слышала. Если бы теперь кому и взбрело в голову отправиться за ней, она, как вспугнутая лань, просто скрылась бы в темной чаще кустарника. Однако ее, видимо, на время оставили в покое. Вскоре Джоун отыскала лошадь и едва не поддалась искушению бежать, но удержалась: сейчас ни в коем случае нельзя бежать, как бы ни толкал ее на это здоровый инстинкт женщины.
Она перебралась через ручей и пошла обратно к биваку, пробираясь под густыми ветвями пихт и елей. Она не спешила. Приятно было побыть одной, вдали от этих страшных людей, вдали от всего, что неустанно напоминало о постигшей ее беде. Но даже бродя тут в одиночестве, она все время ощущала опасность, то и дело в страхе озиралась по сторонам, всматривалась в тени скал и деревьев и вздохнула с облегчением только вернувшись к Келлзу. А тот спал глубоким сном вконец выдохшегося человека. Джоун разложила возле него одеяло и, как могла, приготовилась встретить ночь. Почти бессознательно она устроилась так, чтобы можно было без труда, быстро и неприметно выхватить его револьвер.
Солнце садилось. В каньоне стало темно и тихо. На вершинах гор догорали розовые отсветы заката. Мужчины хлопотали по лагерю. Странно было видеть, как Гулден, которого Джоун считала человеком малоподвижным, не только не уклонялся от работы, но, напротив, делал чуть не вдвое больше других, особенно там, где работа была потяжелее. Ему, похоже, даже нравилось таскать бревна, с которыми едва справлялись двое здоровых парней. Он был огромен, могуч, а двигался так проворно и ловко, что вид этой живой машины прямо завораживал. На ночь бандиты, к большому неудовольствию Джоун, разложили костер вблизи того места, где устроилась она сама. Однако, вспомнив, что позже станет очень холодно, она не стала протестовать. Наступили сумерки. Покончив с делами, бандиты собрались у огня. Каждый по-своему воспринимал происходящее; во взглядах, которые они бросали на Джоун, отражались совсем разные чувства. Парни то и дело выискивали поводы подойти к ней поближе — то что-нибудь спросить, то предложить помощь. И в манере каждого теперь виделось нечто свое, отличное от других. Джоун показалось даже, что давешний поступок Гулдена — когда он попробовал было пойти за ней — заставил этих разбойников заглянуть в глубь самих себя. А вот Гулден молча сидел на границе освещенного круга; яркий огонь бросал на него дрожащие блики, и бандит больше походил на огромную темную обезьяну, чем на человека. Насколько могла судить Джоун, он еще ни разу не взглянул в ее сторону. Такая перемена давала пищу для размышлений. Неужели эта махина, эта груда костей и мышц, начала думать?
Первым сделал неуклюжий заход Бейт. Сначала Джоун просто не понимала, куда он клонит, и не знала, можно ли ему доверять.
— И уж точно, мисс, — заключил он хриплым шепотом, — мы-то все знаем, что вы вовсе и не жена Келлзу. Он бы ни в жизни не женился. Женщин-то он уж больно ненавидит. Вся Калифорния знает. Он вас просто увез, это точно. Вот и Гулден говорит, сперва он сам уложил своих людей, а потом вы его чуть не ухлопали. Спина-то у него вокруг раны — вся в порохе… А тут того и гляди такая заваруха начнется… Уж лучше бы вам, мисс, убежать… да прямо нынче же ночью, со мной, пока все спят. Я соберу еды, лошадей оседлаю да отвезу вас куда-нибудь к старателям. А уж оттуда вы до дому как-никак доберетесь.