Погребальная похоть
Шрифт:
Вернувшись в кухню, он задумчиво оглянулся и осознал, что даже не знает, где его трусы. Здесь были раскиданы только её две вещи, и ещё трусики на шезлонге, которые он тоже взял и всё это ей доставил. Виктория стояла под душем, облокотившись на стену, ни то сонная, ни то умирающая. Он сказал:
— Мы, наверное, сейчас поедем, не будем вас стеснять.
— Эх. Спасибо за всё, — нашлась она.
— Вам тоже!
Сказал он и протянул под брызги воды руку, обнял эту неимоверную худышку, подвинул и поцеловал в плоскость под пупком.
В комнате под гирляндой было тихо – сквернословщица всё-также сопела, а Светочка смотрела что-то за Викиным ноутом, сложив рядом на диване его вещи:
— Одевайся, и поехали?
— Так точно.
Но сообразив, что в номере пыхать как минимум нечем, и наверное, в принципе не безопасно, Юзернейм попросил помочь с парашютом. Это также предвещало интересные ощущения от поездки в машине и созерцания
Выйдя в прихожую готовыми отчалить, они застали вышедшую из ванной Викторию – она выглядела лучше, живее, и парочка этому порадовалась. Расцеловавшись со Светой, Вика скромно простилась с Юзернеймом и закрыла за ними дверь.
Прозвучал сигнал смс: уведомление о том, что такси уже ждёт. Пройдя к лифту и нажав на кнопку, они медленно и чувственно засосались.
У подъезда ждал элегантный чёрный седан, только уже другой марки, и завалившись внутрь, Йус преисполнился блаженства. Светочкины действия были точны и уверенны, она вела себя совершенно трезво, а значит держалась великолепно – со стороны никак нельзя было заподозрить, что перед нею плавится мир и смыкаются реальности. Вскоре шофёр гнал по пустому волгоградскому хайвею чуть более дозволенного скоростного режима. Юзернейм опять сидел за водителем, правда теперь разницы не было – Света вернула в его эфир трансляцию своего не сбавляющего силы действия трипа и приятной, спокойной инструментальной музыки, что она слушала в наушниках; и ему даже казалось, будто за рулём никого и нет, а машина стала раза в два шире являла собой, должно быть, шар с не вращающейся сердцевиной, где они, в как в капсуле, и претерпевали это всё. Однако, это всё-же было не так, и нужно было вести себя осторожно. С этим не было проблем. Хотя их лица почти ничего не выражали, внутри своего общего астрального разума парочка переживала захлестающую эйфорию, весёлое бродяжничество от одного абсурда к другому, и бесконечное удивление красоте мгновения. Красоты было много. Красота была во всём. Красоте не было пределов. Все преодолённые, замеченные глазом виды из окна какбы накладывались друг на друга слоями, выпячивались характеризующими их формами, пронзались длинными шлейфами сияющих источников света, источающие фракталы, и к середине дистанции, когда они притормозили на таганской площади перед светофором, вокруг автомобиля дышало и кружилось нечто умопомрачительное. И кружилось так сильно, что частями волгоградского проспекта отлетело, расформатировалось, распалось на пикселы – и очень кстати. Далее был спуск на набережную, и в отдельные моменты казалось, что они в лодке. Проезжая по москворецкой, справа на некоторое время было отчетливо видно, что за Храмом Василия Блаженного высилась, из красного кирпича, Ховринская Заброшенная Больница, фирменно черноротая и черноглазая, но увенчанная зелёными черепичными остриями, Её Величество Амбрелла Московская и всея Руси! Парочка догадывалась, что внутрь прокрались отдельные группы декадентской молодёжи, и устроили там великий бал, и красят стены, и любят друг друга; и выхаживаются, лечатся самыми жизнеутверждающими средствами... Оказавшись на кремлёвской набережной, они узнали это место почти в таком же предрассветном освещении, как и тогда на велопрогулке – и увидели себя, едущих навстречу! А затем много копий себя – на лебедях, конях, скачущих на мощных ногах лебедях, и крылатых длинношеих лошадях, и этих существ с колёсами и рулями; и верхом на них себя – держащихся за руки, целующихся, занимающихся любовью. Среди разливающейся в небе москвы-реки, растущих ввысь строгих-колючих зеленых башенок с магически сияющими пятиконечными звёздами, парад замкнули грациозно плавающие у кремлевских стен на лебедях чёрные фигуры, несомненные фигуры, самые реальные фигуры. Далее было немного спокойствия перед бурей цвета на новом арбате, где посходившая с ума матрица интенсивным и бурлящим сиропом залила салон изнутри, и было вообще сложно что-либо различать – благо, что финишная прямая. Приятный мужчина, что был шофёр, даже если чего и заподозрил – виду не подал, оплату с чаем получил и пожелал всего доброго. Вскоре они оказались в своём номере.
Юзернейм сразу же залез в джакузи, откуда созерцал Светочкиными глазами вид на неутомимо фракталящий город. Ощущение времени было утрачено. Постепенно, с рассветом, действо начало сбавлять. Любовнички улеглись в постели, обнявшись. Шепотом она призналась:
— Мне понравилось, как ты её отделал. Я чувствовала, что ты стремился угодить мне. И очень рада, что ты преодолел барьер.
Он молча взял с прикроватной тумбочки заранее припасённый 'тоблерон', откусил, и они предавались утехам ещё долго.
VIII : ФИЛАНТРОПИЯ И ОТВАГА
Утро настало для них где-то в середине дня, а вечером истекала аренда номера, и было решено, в виду отсутствия необходимости вносить столь большие средства, не продлять её и съехать. Они заказали пиццу, понежились в кровати ещё какое-то время, и
Привычная тяжесть рюкзака вернулась ему на плечи, и последний раз взглянув на свои ничего не выражающие и почти одинаковые отражения в этом лифте, они мягко приземлились вниз, сдали ключи и вышли прочь.
Света проверила что-то в мобильнике и повела его в подземный переход через кутузовский проспект, где в двух шагах находилась остановка общественного транспорта. Пришлось ему молчание прервать:
— А почему вы не хотите на такси?
— Пробки же. У автобуса немного больше шансов быстрее добраться, и по цене выйдет почти даром. А ты хочешь на такси?
— Не обязательно. Ради разнообразия можно и так, да и если дешевле...
С другой стороны остановки подошел нищего вида старик. Неспеша, он достал из внутреннего кармана потрёпанного пиджака пачку папирос, затем коробок спичек, и принялся страстно пыхать. Юзернейм обрадовался случаю, нисколько не заставившему ждать, и не привлекая внимания, составил деду компанию. Света поглядывала в их сторону и заговорщицки улыбалась. Минут через десять подъехал автобус, парочка уже была в наушниках, и каждый наслаждался чем-то своим: Юзернейм слушал второй альбом Church of Misery, а Света – Hanzel und Gretyl 2003 года. Путь был не близкий, и плотный траффик, местами, увеличил поездку, в сумме, минут на двадцать.
Они вышли на каком-то большом проспекте, дальше виднелась ещё и эстакада, хотя жилые дома рядом были старые и напичканы всякой всячиной на первых этажах. «Очередной модернизированный кусок Москвы», — подумал он. Света шла уверенно вперёд, и у него закралось любопытство. Миновав некую станцию метро, где было объяснимо людно, далее на тротуаре, и в переходе под проспектом, тоже было много народу. Далее оказался ещё один вестибюль той же станции, и от него прямая – и тоже чертовски людно. Но впереди виднелось кое-что интересное, а именно, по левую руку высился в небо гигантский постамент с уносящейся вверх ракетой, а над улицей вдали тянулась какая-то дорожка типа эстакады, но ничего по ней не ездило, пока вдруг не проползло нечто коротковатое для поезда, но слишком длинное для трамвая. Причем обычные трамваи ездили по улице снизу. Подходя ближе, ещё дальше вырисовывалась громадное строение с прямоугольными колоннами и аркой посередине. По краям крыши стояли некие белые штуковины, похожие на вазы с крыльями, венчающиеся маленькими, в известном перекрестии, серпами и молотами; а по центру, над аркой, на постаменте замерли большие позолоченные мужчина и женщина, несущие на поднятых руках что-то непонятное, предположительно, охапку колосьев.
Позади этого парадного входа уже виднелась эпичная белая башня с тёмными-каменными двуногими по краям от длинного позолоченного шпиля со звездой – и быть бы сей конструкции верхней четвертинкой типичного советского небоскрёба... Но пройдя на площадь перед аркой и наконец увидев всё здание, стало ясно, что это некий дворец. Квадратные колонны парадного входа, среди коих они сейчас проходили, были украшены незаметными издалека барельефами с человеческими фигурами – должно быть, людьми-рабочими.
— К сожалению, не лучший год для посещения "вэдээнха". Тут уже нет тусовки, и ремонт затеяли, — поведала ненаглядная.
— Для посещения чего?! — не понял странного названия Йус.
— Выставка достижений народного хозяйства, малыш! — расшифровала она.
Юзернейм порасспрашивал об этом месте, так как прежде нигде не сталкивался, хотя видел где-то на картинках, разве что, только знаменитые позолоченные фонтаны. С удивлением он узнал, что в этом самом дворце, прямо по курсу, последний десяток лет размещались мелкие магазинчики рок-атрибутики, всякого китайского хлама, приколов, безделушек, а также целый музей подарков одной не к ночи упоминаемой телепередачи. И это только при входе. Дальше, конечно, было немногим лучше, ибо ещё множество так называемых "павильонов" – шикарных и величественных зданий, лишившись своей эпохи, были обречены стать площадками мелкого частного бизнеса (который, впрочем, в тот год настигла участь несладкая).
Но об этом было сказано в двух предложениях, и в целом не занимало его нездорового ума ровно нисколько, а вокруг длинной прямой, по коей они сейчас шествовали, раскинулись аллеи с зеленым газоном – хотелось по ним побегать, попрыгать, поваляться.
— Значит раньше здесь, говорите, и детишки играющие в субкультуру, и ортодоксальные приверженцы хаживали, да?
— Да. А теперь всё переехало. Недалеко, впрочем... Но место мы потеряли.
Солнце выдавало максимум – было и жарко, и ярко, хотя до полуночи оставалось, наверное, каких-нибудь пять часов. Спереди дул освежающий ветер. Слева торчал над городом хорошо обозреваемый отсюда и бликующий сейчас своими поясами стёкла выжигатель мозгов, также известный как останкинская телебашня. «И как она вообще держится», – удивлялся он.