Погребальные игры
Шрифт:
— Передай Антипатру, что мы с царем непременно там будем.
Когда офицер удалился, Филипп пылко сказал:
— Он обещал, что мне не придется говорить, если я сам этого не захочу. Пожалуйста, не заставляй меня, ладно?
У нее появилось сильное желание ударить своего муженька, но Эвридика сдержалась. Разумеется, опасаясь потерять над ним власть; впрочем, главным стопором была мысль о его неестественной силе.
Собрание, состоявшееся на следующий день, проводилось с соблюдением всех древних правил. Соответственно, туда не допустили чужеземных солдат, появившихся в армии с легкой руки Александра, ратовавшего за единение разных народов. На самом большом лугу парка возвели
* * *
Первое слово предоставили Антигону. Взойдя на трибуну, гневный и грозный командующий, казалось, исчез. Перед людьми стоял уже государственный деятель, в меру приветливый и умеющий задать тон. С достоинством он напомнил собравшимся об их героическом прошлом под рукой Александра, призвал всех не позорить его славное имя и пригласил на трибуну регента.
Старик бодро поднялся на помост. Прибывшее с ним войско встретило его приветственным гулом, враждебных выкриков не было вообще. Для начала Антипатр обвел публику внимательным взглядом. Как искусный оратор, он выдержал паузу, потом, верно выбрав момент, поднял руку, призывая народ к тишине. Тут Эвридика против воли подумала: «Да, вот кто царь!»
Он правил Македонией и Грецией, пока Александр вел свои победоносные войны. Подавляя стихийные мятежи южан, он отправлял недовольных в изгнание и своей волей сажал новых правителей в покоренные города. Что говорить, он сумел урезонить даже Олимпиаду. Конечно, он постарел, ослабел, бремя лет очевидно тянуло всегда казавшегося бессменным регента к земле, а звучный бас стал надтреснутым, но его по-прежнему окружала очень мощная аура властности, питаемая неиссякаемой внутренней силой.
Антипатр напомнил воинам об их предках, напомнил о Филиппе, освободившем их отцов от ига захватчиков и избавившем их самих от гражданских войн, а кроме того, породившем Александра, который сделал их хозяевами всего мира. Теперь народ Македонии подобен могучему древу с широкой раскидистой кроной — старец жестом показал на платаны и кедры, горделиво высящиеся вокруг, — но и самое могучее дерево может засохнуть, если вырвать из родной земли его корни. Неужели им хочется уподобиться варварам, которых они покорили?
Далее оратор поведал собравшимся историю появления на свет Арридея, недоумка, кого они ни с того ни с сего нарекли вдруг Филиппом в честь его героического отца. Он напомнил, как относился к этому «Филиппу» родитель, ничуть не смущаясь тем, что Арридей сидит тут, внизу. Он также добавил, что за всю свою историю Македония женской власти не знала. Так кого же они хотят видеть на царском троне: женщину или дурачка?
Филипп, прилежно вслушивавшийся в речь Антипатра, глубокомысленно кивнул. Ему она показалась вполне убедительной. Александр говорил, что ему нельзя быть царем, и вот сейчас этот могущественный старик говорит то же. Возможно, все теперь это поймут, и он опять сделается Арридеем.
Войска Антипатра и так вполне устраивал Антипатр. А для мятежников его речь была подобна медленному пробуждению от тревожного сна. Людское море за Эвридикой шелестело словно галька, окатываемая волнами, и девушка вдруг осознала, что на этом море начался отлив.
Нет, она не допустит, не должна допустить поражения. Она выступит перед ними, у нее есть это право. Однажды ей уже удалось подбодрить павших духом сторонников, и сейчас она вновь вдохнет в них веру в себя. Скоро этот старик замолчит, ей надо быть наготове.
Сцепив руки, Эвридика гордо расправила плечи и вскинула голову, но вдруг живот ее непререкаемо заявил о себе. Острая боль сменилась тупым тянущим ощущением, принадлежность которого сразу стала понятна, хотя смущенный ум девушки напрочь отказывался это признать. Однако тщетно: природа брала свое. Женское недомогание началось на четыре дня раньше срока.
Она всегда тщательно высчитывала время очередных месячных и никогда не ошибалась. Почему же он сбился, всегда столь устойчивый цикл? Первый день обычно бывал очень обильным, а она не подложила даже салфетки.
Как видно, нервное возбуждение помешало ей еще утром заметить зловещие признаки перемен в своем чреве. Эвридика уже ощущала внутри себя угрожающее движение ищущей выхода влаги. Если она поднимется на трибуну, то неминуемо осрамится перед всем честным людом.
Выступление регента близилось к кульминации. Он говорил что-то об Александре, но Эвридика едва его слышала. Ее внимание сосредоточилось на множестве человеческих лиц, заполнявших и поле, и рощу, и склоны холмов. Почему среди всех этих сотворенных одними и теми же богами людей она единственная должна страдать от внезапно постигшей ее телесной немощи, почему именно в этот великий и судьбоносный момент ее предает даже собственный организм?
Рядом сидел Филипп со всей своей бесполезной, но очень здоровой мужской анатомией. Если бы они вдруг поменялись телами, то через миг она гордо взбежала бы на трибуну, а ее голос зарокотал бы, как гром. Но ей, слабой женщине, придется уползти с поля битвы без боя, и даже доброжелатели в лучшем случае лишь пожалеют перетрусившую бедняжку!
Антипатр закончил. Когда затихли аплодисменты, он сказал:
— Желает ли собрание сейчас выслушать Эвридику, дочь Аминты, жену Арридея?
Никто не возражал. Сторонники Антипатра были не прочь выяснить, чего хочет царица, а ее союзники стыдились дать ей отвод. Да, их мнение изменилось, но пусть девочка отведет душу. В такой момент настоящий лидер мог бы завоевать все сердца.
День обещал быть прохладным, и поверх хитона пришлось накинуть гиматий. Незаметным движением Эвридика приспустила его с одного плеча, чтобы ниспадающая складками ткань прикрыла ей спину и ноги. Вещь, позволительная для обольстительниц и богинь — по крайней мере, так их изображают на фресках. Встав со скамьи, она оправила драпировку и спокойно произнесла:
— Мне нечего сказать моим соотечественникам.
* * *
Сидя в своем фургоне в окружении встревоженных евнухов и перепуганных женщин, Роксана изнывала от страха, уверенная, что если мятежники победят, то первым делом Эвридика умертвит и маленького Александра, и его мать. Ужасное злодеяние, но в ее понимании оно было в порядке вещей.
Далеко не сразу ей удалось узнать о решениях, принятых на собрании, поскольку там были одни македонцы. Наконец ее возница, сидонец, владеющий греческим, вернулся и сообщил, что жена Филиппа полностью отказалась от своих притязаний и не стала даже произносить речь. Регента Антипатра выбрали опекуном обоих царей, а тот заявил, что, как только архонты договорятся о разделе сатрапий, его подопечные и их домочадцы отправятся вместе с ним в Македонию.
— Отлично! — воскликнула Роксана и отбросила страх, словно ставший ненужным ей плащ. — Тогда все в порядке. Мы прибудем в царство моего мужа. Там с детства знают этого идиота Филиппа. Конечно, никто не захочет отдать ему трон. И правителем мира сделают моего сына. Моя свекровь нам в этом поможет, ведь он — ее внук.