Погружение
Шрифт:
— Как у обезьян?
— Да, только у них они наливаются в определенный период. На время спаривания. Это человек всегда готов.
— Фу. Говоришь, прямо про шлюх каких-то. Даже противно.
— Вот и мне противно. Если понаблюдаешь, то увидишь такие сигналы много где. Не хочешь про девушек, давай про мальчиков. У мужиков высокие шапки. У военных, как их, папахи. Или раньше у бояр были. Потому что рост увеличивают. А кто выше, тот и важнее. Или вставки в плечах у костюмов, или погоны. Чтоб ширину придать фигуре.
— Тьфу на мужиков. Тебя послушать, так девушки только и занимаются тем, чтоб самцов завлечь.
— Но
— Можно же немножко подкрасить.
— Зачем?
— Чтоб красиво было.
— Кому? Что красивого в зеленых или синих тенях над глазами? Или в щеках нарумяненных?
— Так чтоб лицо яркое было.
— Как у клоунов? Побегай по утрам или в лес походи пару месяцев. Румянец и появится. То, о чем ты говоришь, суперсигналы признаков внутренней силы, здоровья. Их самой зарабатывать надо, а не имитировать искусственно. Это все равно, что надеть нимб на голову и пытаться этим всех убедить, что у тебя просветление наступило.
— Нимб? Как женские кокошники в старину?
— Да блин! — Мы смеемся.
— Интересно с тобой, Машка. Только с Олегом ты не права. Нельзя себе судьбу ломать из-за причуд. Такого орла быстро к рукам приберут. И на счет косметики — тебе, может, и не надо. И так все липнут. И, правда, что они в тебе находят?
— Вот одену кокошник, узнаешь, — мы хохочем на все набережную.
Я иду мимо задворков рынка. Черная галдящая стая в цветастых платках зажала девчонку. Та плачет: «Отдайте, это на платье». Белая майка, кремовая юбка, сумочка белая через плечо. Как чайка среди галок. Приглядываюсь — а девочку им пробить не удается. Толстая, как торфяная куча, цыганка вперилась в область левого виска и бормочет. Но барьер не дает ее силе проникнуть в разум.
Подхожу к толпе сзади. Бочком в одно движение выныриваю перед горящими глазами и золотыми зубами.
— Отдай! — смотрю в глаза.
Когда нападают, про оборону забывают. В конце слова чуть тяну «и краткое» со звоном и вибрацией в мягком нёбе. Вкладываю энергию и направляю между глаз мошеннице.
Та пугается. Глядя на нее, товарки примолкают.
— Она сама, сама все отдала, — но рука уже скользнула в юбки и вытащила полтинник.
Мятая бумажка в руках девушки.
— Тебя как зовут?
— Аня.
— Быстро топай отсюда, — оттесняю ее в сторону.
Девушка исчезает, но появляется несколько чернявых неопрятных мужиков позади меня. Перекинулись по-цыгански со старшей, посмеялись и хищно двинулись ко мне. За моей спиной остатки кирпичного забора.
Возбуждение под пупком, все сжалось в комок и засветилось. Я толкнулась легко, поднялась на полметра и зависла. Удивления не было, наоборот, появилась четкость мыслей — они стали объемные, со своим весом и силой.
Цыгане сначала не поняли, но опустили взгляд на ноги. Охотничий азарт в глазах сменился ужасом. Я развела руки в стороны:
— Не будет вам покоя нигде. Сгинете, если не изменитесь, — в голове зазвучали древние непонятные слова с шуршащими звуками. Я нараспев протянула их, уже опускаясь.
Древнее племя бежало, подобрав юбки и догоняя своих мужиков.
А я осталась у забора. Прислонилась спиной и не видела ни мыслей, ни эмоций, зато пространство вокруг дрожало и переливалось. Продышалась, но в себя пришла только дома к вечеру.
Он появился на кольцевой. Пока трамвай стоял, несколько женщин успело забраться по высоким ступеням, и теперь отдыхивались после бега. Я после прогулки решила покататься. Люблю трамваи. Надо еще в центр, в магазин «Художник». Посмотрю, чего интересного завезли. Времени до вечера много. Погода прекрасная. Из кабины водителя доносится еле слышно «Донт вори, би хапи». Или в трамвае машинист? Он же по рельсам ездит.
Умиротворение жаркого полдня. Народу еще мало. На березках первые желтые листочки. Это потому, что сухо.
Мужчина в плаще защитного цвета с накинутым капюшоном сразу прошел на заднюю площадку. С ним был пес размером с крупную овчарку. Непривычная глазу шоколадная шерсть ровная, без подпалин и лысин. Какая-то перекопская бабка попыталась обратить внимание на непорядок: «Волк это, что ли». Но собака приподняла голову и так глянула, что бабка отвернулась к окошку и про намордник уже не заикнулась. Пара излучала странное спокойствие. Глаз на них не задерживался. Будто они всегда были частью вагона.
Трамвай уютно подвывал, переползая по мосту Которосль. Я любовалась бликами на воде. Отвлек шорох. Взгляд уткнулся в брезентовую ткань. Подняла голову — под капюшоном улыбался дед Егор.
Я порывисто встала и обняла его. Вот уж, действительно, что-то теряешь, а что-то находишь. От него пахло лесом и улицей, дымом и сеном. Что-то изменилось, но сейчас не до анализа.
— Деда, ну где же ты был? Как тебя не хватало. — Слезы сами навернулись.
— Машенька, какая ты взрослая!
— За два года успела, знаешь ли. Едем ко мне, — теперь закупки красок и кистей подождут.
Мы вышли на конечной. Через пять минут хода уже бежали к открывшему двери сорок первому автобусу. Он быстро едет. Проспект почти пустой, да еще и может срезать. Минут пятнадцать, и мы идем домой. По пути я зашла в Новый Гастроном. Повезло, народу днем мало, и товар выложили. Взяла два килограмма пельменей «Охотничьих» за рубль сорок, буханку ржаного за восемнадцать копеек, два батона за двадцать пять копеек. Надо было в центре заскочить в хлебный, там «Бородинский» бывает. К нам такое счастье не возят. Провинция-с. Сметану мне по просьбе налили в пакет. Талоны на сахар я уже отоварила. Давали по килограмму в месяц на человека. Сахар мокрый. Говорят, около мешка испаряют воду из ведра кипятильником, чтобы вес набрался. На всякий случай еще взяла четыре банок минтая в томатном соусе по тридцать пять копеек и пару картонных пачек овсяных хлопьев «Геркулес». Собаку тоже кормит надо. Выяснилось, что ее зовут Рик, и он — кобель. Суп еще доест вчерашний. Мама приезжала, наварила. К чаю прихватила сушек и пакет пряников. Дед ждал во дворе на лавочке.
Дома ни слова не говоря, протянула деду полотенце и свою черную майку без рисунка. Пока дед моется, хлопочу с едой. Собака расположилась на кухне возле стола. «Чем тебя сначала покормить, и, главное, в чем?» — рассуждаю в полголоса. На что пес как-то философски качнул головой, мол, дело хозяйское, чем угостите, тому и рады. Я разогрела до теплого суп с фрикадельками. Поставила его в плоской кастрюльке с оранжевыми квадратиками. Покрошила туда белого хлеба. Пес притронулся к еде, когда я закончила и отошла к плите. Ел он не спеша и очень аккуратно.