Погружение

Аверин Евгений Анатольевич

— И что там?

— Рим принял мир, который обещал сатана Иисусу, если поклонится ему. Но Господь не поклонился, а Рим согласился. Теперь правит. «Зачем ты пришел мешать нам», — процитировал он. — И если Православная Церковь пойдет в Государство, то будет тоже самое. С русским колоритом. Потому что центр управления у всего этого единый. Сам не видишь, что происходит? Через два года священники войдут во все сферы жизни, а через двадцать это будут чиновники от духовного ведомства.

— Дядь Витя, вот странно от тебя такое слышать. Ты

же сам говорил, что православный. Или нет? И пусть батюшки идут везде. И хорошо. Всем понятно, что коммунистическая идеология не справилась. Будет правильная, настоящая, наша, русская православная вера.

— Вот именно, что ваша, русская и православная. А я — христианин. И что до идеологии, а была ли коммунистическая идеология вовсе?

— Ну, а как же. Моральный кодекс строителя коммунизма.

— Это объяснение для народных масс. Коммунизм — теория экономическая. О каком моральном обосновании тут может идти речь? О какой идеологии, кроме экономической эффективности?

— Тем не менее, за эти идеи умирали революционеры, поколения в борьбе жили.

— Ты уверен, что за эти? Читал «1984»?

— Читал. В самиздате. Это утопия про буржуазное общество.

— Да если бы. Оруэлл был рьяным сторонником коммунизма. И даже поехал воевать в Испанию. На стороне республиканцев, конечно. Там познакомился с руководством. Узнал несколько больше, чем позволительно простому человеку. И пришел в ужас. Уехал домой и написал эту книгу. Она про будущее коммунистического общества. Тотальный контроль и тотальное вранье.

— Не знаю, не знаю. По мне, так идеи коммунистов не так и плохи, только они без Бога. Если все сделать правильно, с православным Государем, то будет благолепие.

— Помесь коммунизма и Православия. Боюсь представить.

— А не надо представлять. Мы своего добьемся.

— Не вы. А вашими руками и недалекими головами.

— Хотите сказать, что все идеологи были идиотами?

— Нет. Коммунизм — гениальное изобретение. Только смотря для кого.

— Для народа!

— Для него это рабовладение в чистом виде, только не частное, а государственное. Объявить рабу, что заводы и земли теперь его. А потом заставлять работать под угрозой тюрьмы или расстрела. За очень скудную еду и плохую одежду. Знаешь, где у нас коммунизм? В тюрьме и в армии.

— Так я и говорю. Если правильную идеологию дать народу, все изменится.

— Это ты верно говоришь. Таких инструментов залезть в душу у коммунистов нет. Не вытянули. А вот если отыграть на врожденной тяге души к Творцу, то получится намного серьезнее. Тут уже десять лет лагерей не за то, что колоски у народа украл, а за то, что против Бога пошел.

— Сейчас все воруют. Кто, что может.

— Так и от коммунизма мы все дальше.

— Считаете, коммунисты больше не встрепенуться?

Дядя Витя захохотал. Отодвинул чашку. Все-таки добрая у него улыбка. И мудрая.

— Сережа, я вижу, что ты хочешь разобраться. Хоть и упрямый, как баран.

И, уверен, что разберешься. Не зря же твой знакомый тебя привез. Давай, сам выводы сделай. Фильмы смотрел про революцию, про подполье?

— Смотрел.

— Ну и представь подпольную партийную ячейку в каком-нибудь Тутаеве или Калязине, где узнают вдруг о таком смене курса. Кооперативы, совместные предприятия, первые официальные миллионеры. Но ячейка из того времени. Революционеры пламенные, аж дым идет. Что бы они делали?

— Ух! Отделились бы первым делом от партии. Обозвались по-своему. И борьба дальше. Листовки, стачки, боевые звенья, эксы, ликвидация крупных начальников, всяких там секретарей горкомов и обкомов, как предателей, нападение на милиционеров, как на оплот режима. Да страшные вещи! Их из-под земли достанут и расстреляют.

— А если в сотне городов? Все-таки организация с опытом подпольной борьбы. И сторонников много в разных сферах.

— Победят, думаю, — Сергей замялся, — но никто же не восстал и не восстанет. Вы хотите сказать, что весь бардак этот полностью управляем? Они сами все организовали, и никто не против? Но тогда не понимаю, зачем это им. Там, наверху.

— Так. Уже лучше. А теперь возьми несколько точек реформ и событий и проведи прямую. Куда идет?

— Уже думал. К полному развалу. Все равно не верю. Такая громадина, мировая держава не может развалиться.

— Может. Если этого хотят те, кто ее сделал.

— А что потом?

— Читал я один самиздат. Перепечатка с дореволюционного. Привлек тем, что очень гладко все расписано. От подготовки революционной ситуации в прошлом веке до воцарения единого мирового правителя в будущем. Описаны и создание коммунистического государства, и последующее его падение. На время. Советский Союз восстанет, но в таком варианте, что предыдущая версия покажется цветочками.

— Маша! — в дверь заглянула Люба, — что ты их слушаешь? Мужикам только про политику поговорить. Погода прекрасная, пойдем со мной. У нас другие дела.

— Беги, Машенька, я помою посуду, — сказала Света.

Люба подошла к столу и за руку, как маленького ребенка, увела. На крыльце повернулась ко мне:

— Дед Егор особо попросил с тобой позаниматься. А времени мало. Не трать его на пересуды.

— Сергей, он кто?

— Очередной пытливый ум. Пусть им Витя занимается.

За кустами открылась лужайка. Речка петлей охватывает ее. Получился полуостров размером со школьный спортзал. Противоположный берег темный и высокий, весь порос ольхой, смородиной и крапивой. А у нас светло. Трава на лужке утоптана. Видно, что здесь часто бывают.

Мы сидим с Любой на краю берега. Я смотрю на солнечные блики, песок и водоросли.

— В твоем случае надо работать с образами, — доносятся тихие Любины слова.

— Научишь? — шепчу я и краем глаза замечаю кивок.