Погружение
Шрифт:
– Вы ребятки молодые и потому знать этого не можете, а вот я помню, верные люди рассказывали о том. – Геннадий Фёдорович ловко перекинул ноги.
Йог, да и только, ему в цирке можно выступать. Мало того, что закинул ступню на колено, ещё и другое колено локтем вниз отжимает.
– В семидесятые года прошлого века краевые врачи начали фиксировать резкий рост раковых заболеваний. Да не у простого народа, как мы с вами, а у самых что ни на есть верхов наших. У высших партийных и хозяйственных чиновников Красноярского края, что недопустимо и похоже на диверсию. Начали разбираться, что к чему и как это вышло, и вот что выяснилось!
Старик выдержал эффектную паузу и продолжил:
– Оказалось, всё дело в наших осетрах! Тогда советская власть уже начала прижимать добычу ценной рыбы и штрафовать местных. Осетровые из магазинов исчезли, так же, как чёрная икра. Но не для краевых вождей! Те, выпустив законы, спокойненько продолжали баловаться копчёной осетринкой на завтрак. А у нас же тут Железногорск под боком! Закрытый город, урановые рудники… Слышали?
Мы с Игорем синхронно кивнули. Парень готовился, изучал новые края, а я на Енисее в своё время достаточно поработал.
– Вот… Что тут скажешь… И придумали же когда-то плановики почти напротив этих рудников пионерский лагерь построить, «Таёжный»! Принадлежал он Норильскому горно-металлургическому комбинату… Ну, ладно, пусть это останется на совести ушедших. Видать, какое-то время предприятие в Железногорске преступно сбрасывало отработанную породу прямо в Енисей, кто в те времена думал о какой-то там экологии! Происходило радиоактивное заражение реки. Небольшое, однако ил впитывал всю эту гадость, в нём всегда аккумулируется грязное. А осётр, он ведь, что твоя свинья, идёт по дну и роет тупым рылом донный ил, кормится. Вся радиоактивная гадость попадала в рыбу, а оттуда – на стол чиновникам. Вот вам и рак. Что хочу сказать – бог не фраер, всех по ранжиру расставит и положенное вручит, не отвертишься. Догонит и добавит.
Мы заняли скамеечку без спинки, сделанную из двух широких серых досок. Добрые люди врыли её возле берегового обрыва для вечерних посиделок и романтических наблюдений за проплывающими судами, тут и беседовали. Поначалу с нами была собака, но дед отправил её домой, на хозяйство, пусть женщин охраняет.
Знаменитый поселковый пёс по кличке Тунгус вернулся из дремучей тайги к людям, не выдержал тягот и лишений. Буднично так пришёл, без лишнего лая, в первые часы он вообще вёл себя, как провинившийся школьник. Явился один, без стаи, потрёпанный и голодный. Настоящий волкодав, лохматый, лобастый, с огромной чёрной мордой. Жаль, что псина не может рассказать о своих необычайных приключениях, интересно было бы послушать. Самоедской породы зверь. У меня радиопозывной «Самоед», поэтому я и умилился особо.
Когда он вошёл во двор, то первым делом увидел кота. И началось интересное.
Вопреки ожиданиям, Баркас, как, впрочем, и пёс, повёл себя нестандартно – просто уселся! Без шипения и угрожающих поз. Огромная собака медленно подошла ближе к полосатому и, тихо поскуливая, упала на бок, а потом и на спину. Котяра спокойно обнюхал собачью морду, осторожно тронул мягкой лапой мокрый чёрный нос, облизал – Тунгус радостно взбил хвостом траву. А ведь наш Баркас при малейшем звуке, вызванном движением любого живого существа, за исключением чаек, крачек и забавных полярных кукш, выступал вперёд в самой угрожающей позе и с тихой злостью шипел в сторону источника, даже подвывал, предупреждая об опасности, – чрезвычайно ценное качество. За что его и любим.
Может, они и раньше корешились?
В этом апокалипсисе даже антагонисты друг по другу соскучились…
Голодный он был, ужас. Кряхтя и комментируя эпическую встречу на ходу, Геннадий Фёдорович встал и вскоре принёс из сарая трёх свежевыловленных щук. С рекордной быстротой сожрав предложенную рыбу, пёс решил, что в коллектив вписался удачно, и тут же приступил к охране владений новой стаи.
Классный собак. Сразу спокойней стало, такой медведя отвлечь может, а то и замотать его, покусывая за мохнатую задницу, до полной усталости косолапого.
– Вообще-то мне рассказывали эту историю про канцерогены… Легенда мутная, – сказал я, дослушав до конца.
– Что знаю, о том и поведал, – ответил дед без споров.
Сегодня в общине настоящий выходной день, без дураков. Заранее определили, что ничего делать не будем, даже без готовки обойдёмся, кто захочет, тот сам найдёт, чем можно перекусить, нет проблем. Настало время выспаться, поваляться, побездельничать.
И поболтать на вольные темы. Чем и занимаемся.
На реке по-прежнему ни души, прошла ещё одна неделя сферической пустоты. Такое впечатление, что, кроме нас, на Земле не осталось ни одной живой души. Из радиостанций ловится только единственная китайская, информативно, да? Но нервные эмоции ведущего, говорящего на непонятном языке, указывали: у южного соседа тоже полный швах.
Нет и оперативного радиообмена.
Можно впадать в отчаяние, но и это надоело.
Всё время неспешного разговора я периодически поглядывал в бинокль на противоположный берег реки. По привычке. Абсолютно дикий край, почему-то на этом участке реки правобережье не заселено. Слева и справа в низинках, где изобилие влаги, колышется тяжёлый полог высокого лиственного леса. Прямо напротив, на отвесной скале со множеством трещин, вода не задерживается, и поэтому на камне прижились лишь сосны – совсем как в средней части страны, где они часто растут на маловодных песках, эти хвойные деревья легче переносят сухой грунт.
Затерянный мир, только динозавров не хватает.
Вот же он, совсем рядом, этот легендарный край бескрайней тайги, который так любят заезжие телевизионщики, где, во имя науки и интересов будущих поколений, люди пытались сохранить в нетронутом виде роскошную природу Сибири. Запрещали своим же столь важные для жизни в тайге промыслы и вырубки, штрафовали и сажали без жалости. Обижали местных жителей, просто не понимающих, чем им кормиться, если не промыслами, как семью содержать? Проходящие мимо пароходы вскоре перестали покупать у них свежую осетрину и чёрную икру, капитаны с деревенскими рыбаками больше не связывались, боялись подставы и наказания. Все злились.
А из властных кабинетов долбили в мозги: чем разумней и рациональней мы будем использовать таёжные богатства, мол, тем строже надо беречь эту заповедную девственную глушь. Приезжали журналисты, в том числе и иностранные, снимали красивые фильмы… Потом монтировали с озвучкой, дескать, пути правильного, естественного развития общества можно познать исключительно здесь, в ограждении от всяких вмешательств человека неразумного.
Деревни тем временем пустели. Люди спивались.
Мы не строили новые дороги и линии ЛЭП, не развивали инфраструктуру Сибири вообще. Иногда, действительно, из соображений разумности, а чаще – из желания оправдать собственную лень и беспомощность. Фёдорович как-то грустно сказал, что у него лично, да и у многих других, создалось впечатление, что дикая природа Сибири таким образом сберегается не для русского человека, которого постепенно на берегах Енисея становится всё меньше и меньше, а для Запада. Сдадут им эту красоту, так или иначе…