Похищение Европы
Шрифт:
Камера нехотя оторвалась от нас и переключилась на выступавшего. Не понимая произносившихся с грузовика слов, я испытывал легкую досаду от неравноценной замены в кадре. Движения выступавшего были резкими и неумелыми, мне казалось, что точно такой же была и его речь. Судя по взгляду Насти, в равной степени не понимавшей произносившегося, выступление производило на нее более благоприятное впечатление. Может быть, потому, что угловатость и косноязычие зачастую кажутся признаками искренности. В толпе аплодировали произносившимся с грузовика отдельным замечаниям, и выступавший благодарно замолкал, не столько наслаждаясь аплодисментами, сколько пытаясь собраться с мыслями.
Я почувствовал на себе взгляд и обернулся. На меня
— Etes-vous en effet contre la guerre? [13] — спросил он, улыбаясь.
— Oui, — ответил я, мобилизуя свои немногочисленные познания во французском. — Mais malheureusement nous ne parlons presque pas francais. [14]
— En quelle langue preferez-vous exprimer votre point de vue? En danois? En suedois? En norvegien? [15]
Ему хотелось, чтобы мы были скандинавами.
13
Вы действительно против войны? (фр.) — Примеч. переводчика.
14
Да…. Но мы не говорим по-французски (фр.). — Примеч. переводчика.
15
На каком же языке вы предпочитаете выражать вашу точку зрения? На датском? На шведском? На норвежском? (фр.) — Примеч. переводчика.
— En allemand, — сказал я твердым голосом. — En allemand ou en russe. [16]
— Неплохое сочетание, — произнес он по-немецки с легким акцентом. — Так вы немцы или русские?
За спиной незнакомца с ноги на ногу переминался оператор. Эта манера расспрашивать начала меня понемногу раздражать.
— Я — русская, — ответила Настя.
— А вы соответственно — немец.
Я наклонил голову. Он сделал шаг вбок и легонько подтолкнул вперед оператора, прижимавшего к уху наушники свободной от камеры рукой.
16
На немецком…. Немецком или русском (фр.). — Примеч. переводчика.
— Вы не хотите дать интервью французскому телевидению?
— Вы — журналист? — спросил я вместо ответа.
— Что-то в этом роде. Так вы хотите?
— Нам все равно, — сказал я честно. — Тем более, что в Германии нас в любом случае никто не увидит.
— А Франция вам безразлична! — захохотал наш новый знакомый. — Вот тебе раз. Ладно. Организуем вещание на Германию, так даже проще. А с Россией, — он подмигнул Насте, — пока нет никаких связей. Абсолютно никаких.
Оператор что-то сказал ему вполголоса.
— Ему только что передали, что репортаж уже закончился. Но вы не должны отчаиваться.
Я пожал плечами. Я вовсе не отчаивался и открыл было рот, чтобы попрощаться, как наш собеседник остановил меня жестом.
— Я думаю, что интервью нам просто необходимо, но поговорить об этом мы можем в каком-нибудь более приятном месте. Идет?
Мы с Настей были в некоторой растерянности. В Мюнхене я бы, несомненно, от продолжения знакомства тут же отказался, но Париж — это было другое дело. От Парижа мы подсознательно ждали необычного, и оно, кажется, начиналось. Я вопросительно посмотрел на Настю. Настя улыбнулась.
— Идет.
В ответ он кивнул, словно не сомневался в нашем согласии, и сказал несколько слов телеоператору. Тот исчез так же безмолвно, как и появился, а романтический незнакомец показал поверх голов направление нашего движения. Прокладывая дорогу сквозь толпу, он вдруг обернулся.
— Меня зовут Анри. А вас?
Мы представились, не будучи уверены, что сквозь шум толпы он нас услышал. Но он услышал. Когда мы подошли к полицейскому кордону, он достал какое-то удостоверение и, показав на нас, назвал нас по именам. Полицейские расступились, освобождая нам путь к импровизированной автостоянке, где стояло несколько водометов и машин с мигалками. Увидев нашего нового знакомого, водитель одной из машин предупредительно открыл переднюю и заднюю двери. Анри кивнул нам на заднее сиденье, а сам с тяжелым выдохом опустился на переднее. Мы закрыли свою дверь, но Анри продолжал сидеть, словно бы что-то обдумывая. Я придаю большое значение деталям, и подумал тогда, что эта пауза характеризует его как человека авторитарного и истеричного одновременно. Мы с Настей не нарушали молчания. Наконец, он захлопнул дверь и, повернувшись к нам, положил подбородок на спинку своего сиденья.
— Поехали на Монмартр, а? Тамошняя демократическая обстановка способствует борьбе за мир. — Он засмеялся. — Так же, впрочем, как и разжиганию войны, тут раз на раз не приходится.
Монмартр был очень привлекательным словом. Уж если нам предстояло куда-то ехать с нашим новым знакомым, то почему бы, собственно, не на Монмартр? Мы не возражали. Водитель кивнул, и машина мягко тронулась с места. Мы с Настей молча наблюдали мелькание неизвестных нам улиц, а Анри время от времени давал короткие пояснения. Мне не запомнилось ничего из того, что он говорил. Я думал о том, что наша поездка — непонятно, с кем и для чего — выглядит, должно быть, очень странно. Когда машина стала подниматься по какой-то узкой улице, я догадался, что мы подъезжаем. Я знал, что Монмартр — это холм.
Мы вышли из машины, и к нам подошло несколько уличных художников. Нас хотели нарисовать. Думаю, что виной тому был эффектный вид Анри и то, как шофер открывал ему дверь. В первую очередь художники бросились к нему. В их встревоженных лицах, так же, как и в энергичных жестах Анри, сквозило что-то по-настоящему забавное, почти опереточное.
Было очевидно, что на любой сцене Анри предоставляет остальным роль пейзажа. У одного из напиравших на него художников Анри выхватил планшет с карандашом и подвел парня к машине. Заставив его опереться на бампер, Анри начал набрасывать штрих за штрихом. Несколько раз он менял позу своей модели, пока не придал ей, к удовольствию собравшихся, чрезвычайно помпезный вид. Через несколько минут он предъявил публике хорошо нарисованный и ужасно смешной портрет и потребовал с позировавшего денег. Сконфуженно улыбаясь, тот достал из кармана мятую бумажку и под всеобщие аплодисменты протянул ее Анри.
— Мало! — сказал Анри, сердито засовывая бумажку в карман и приглашая нас следовать за ним. — Откровенно говоря, я ожидал большего. До чего все-таки жадный народ эти художники.
Когда он обернулся, мы увидели, что он хохочет.
— В любом случае мы заслужили хороший ужин. Ничто так не возбуждает аппетит, как борьба за мир. Здесь есть один симпатичный ресторанчик, где бывали почти все знаменитые люди искусства. В нем даже снимал какой-то фильм Вуди Аллен, хотя это, конечно, к искусству отношения не имеет. А сейчас в нем побываем мы — если найдется местечко.