Похищенное сердце
Шрифт:
– Я скажу вам одну вещь, – продолжал Мэнтон. – Впредь я никуда не выйду без револьвера в кармане.
– У вас он есть? – с тревогой спросила Аманда, представив, как она крадется, чтобы украсть картины, а Макс стреляет в нее с лестницы.
– Нет пока. Я лишь подумывал приобрести его, но после всего, что случилось, я шагу не ступлю без револьвера.
– Несмотря на закон, запрещающий ношение огнестрельного оружия?
– Это только в Великобритании. Британцы так чопорны и старомодны! Возможно, они способны стрелять только по фазанам.
В его голосе было столько презрения, что Аманда с любопытством спросила:
– Вы так не любите британцев?
– По мне, они слишком старомодны. Своим успехом я обязан тому, что в моих жилах течет американская кровь.
«Да он просто несносен», – подумала Аманда.
Тем временем Макс Мэнтон не оставлял вниманием изысканный ужин и немало пил. Кроме шампанского перед ужином, он выпил белого вина, затем кларета, а к кофе налил себе большой бокал бренди.
– Я начинаю чувствовать себя лучше, – произнес он, закуривая сигару.
– Я так рада, – мягко проговорила Аманда.
– Но я не спросил, как вы себя чувствуете.
– О, прекрасно! – ответила она. – Как всегда, когда я прохожу босиком по пять-шесть миль морозными ночами.
Ему стало неловко.
– Я не неблагодарный и не бесчувственный. Вы же мне ничего об этом не сказали.
Это был довольно ловкий выход из положения.
– Я стараюсь не говорить о неприятных вещах, – сказала девушка, – и даже не вспоминать о них.
При этом Аманда поняла, что своими словами дата ему повод думать, что готова забыть о его поведении по отношению к ней.
– Вы должны рассказать мне о картинах, – поспешила она сменить тему.
Макс Мэнтон с удовольствием рассказал ей, как его отец купил свою первую картину современного художника, когда ему было двадцать лет, как современники смеялись над ним, говоря, что у него плохой вкус. Но он упорно продолжал покупать, тратя даже больше, чем мог себе позволить.
– Унаследовав коллекцию, я понял, что ее цена все время растет, – сказал Макс, – Сезанн, Ван Гог и Ренуар стали самыми дорогими лотами на аукционах, и я подсчитал, что их цена удвоится за десять лет. Но я ошибся. Цены выросли в четыре раза.
– Вы любите вашу коллекцию? – спросила Аманда.
– Я очень горжусь ею, – сказал Макс. – Не знаю, видели ли вы февральский номер журнала «Коннуассёр»: в нем помещены фотографии многих картин из моей коллекции и большая статья о них.
– Вас заботит что-нибудь, кроме вашей карьеры? Вам приятно то влияние, которое вы приобрели в Америке? – немного раздраженно спросила Аманда.
Макс Мэнтон затянулся и проговорил:
– Любопытный вопрос! Никогда об этом раньше не думал. Да, полагаю, карьера стоит для меня на первом месте. Мне нравится думать, что я, Макс Мэнтон, известен во всем мире и люди боятся меня.
Внезапно он рассмеялся:
– Думаю, на самом деле вы хотели узнать, был ли я когда-нибудь по уши влюблен?
– Нет, нет! Я даже не думала об этом.
– Не надо, не надо, не обманывайте меня на сей счет. Ни разу еще я не встречал женщину, которую это не интересовало бы. Конечно, у меня много подруг, очаровательных молодых девушек, которые с удовольствием проводят со мной время, но они мало значат для меня. Нет ни одной, с кем я хотел бы прожить, «пока смерть не разлучит нас».
Он и вправду несносен, подумала Аманда. Так тщеславен, так доволен собой! Ей страстно захотелось сказать, что он вряд ли найдет женщину, которая полюбит его, а не его деньги и положение в обществе.
Они поднялись из-за стола, и, чтобы не говорить все время о картинах, девушка наводила Мэнтона на рассказ о разных его приобретениях: мебели, зеркалах, коллекции драгоценных табакерок, выставленных в гостиной на столе с мраморной столешницей.
Часа через полтора, поняв, что уже почти десять часов, она встала и сказала:
– Я все-таки чувствую себя еще страшно уставшей. Уверена, что и вы тоже.
– Не спешите, – нетвердо проговорил Макс Мэнтон, наливая себе еще бренди. – Так приятно беседовать с вами. Вы очень умная девушка.
– Думаю, нам пора пожелать друг другу спокойной ночи и идти спать. Надеюсь, что к утру память ко мне вернется и вам не придется устраивать меня в Ницце.
Макс Мэнтон поднял бокал.
– За вашу память! За ее возвращение! – произнес он. – Нет причин терять ее. Еще слишком рано.
– Я устала, – повторила Аманда. – Спокойной ночи.
Она вышла из комнаты, прежде чем он успел возразить, и пошла наверх в свою спальню. Заперев дверь, Аманда разделась и легла в постель. Она намеренно выпила две или три чашки кофе после ужина и теперь совершенно не хотела спать.
Ей нужно было услышать, как Макс Мэнтон тоже поднимется наверх.
Несмотря на кофе, через некоторое время Аманда почувствовала, что глаза у нее слипаются. Она встала, наполнила ванну холодной водой и залезла в нее.
Вода согнала с нее сон, зато снова заныли порезы на ногах.
Она вытерлась, надела ночную рубашку и халат, подошла к двери и прислушалась. Казалось, все вокруг стихло. Была почти что полночь. Аманда решила, что, пока она была в ванной, Макс Мэнтон поднялся наверх. Она просто не услышала, как дверь за ним закрылась.
«Он будет спать, как сурок», – подумала девушка, осторожно поворачивая ключ в замке. Снаружи стояла абсолютная тишина, через незанавешенные окна холла струился лунный свет, ложился серебряными дорожками на мраморный пол.
Очень-очень тихо Аманда начала спускаться по лестнице. Она была босиком, толстый ковер делал ее шаги совсем неслышными.
В гостиной на полках стояли книги, и на случай нежелательной встречи сошло бы объяснение, что она спустилась, чтобы взять что-нибудь почитать.