Похищенный сюжет
Шрифт:
Лицо Гриши становилось все мрачнее, а следователь уже успел доказать, что он отличный физиономист.
– Переживаете? Думаете небось: с чего бы это Петр Романович на допрос вызвал? Не о вреде же никотина покалякать! И то правда: не затем я сюда пожаловал, а чтобы объясниться с вами, гражданин Колотовкин. Я так рассуждаю, что для нас откровенность теперь – самое лучшее. Прежде я больше провокациями увлекался, на характер ваш взрывной рассчитывая. Полагал, проговоритесь в запале, вот тогда я вас в угол и загоню! И дожму там. Да, заставил я вас настрадаться, а ведь я не изверг, нет, не изверг. И не хочу я вас более обманывать, поскольку испытываю к вам в некотором роде симпатию. Потому что понимаю, чем вы себя оправдывали, когда на
– Докажите, – буркнул Гриша.
– Докажу, конечно. – Следователь опустился на шаткий стул. – Это у меня раньше только подозрения были, а из подозрений, как из ста кроликов лошадь, доказательства не составишь. Мудрые все же люди эти англичане, образно сказали. Да не о них речь. О вас говорим, Григорий Колотовкин, о вас! У меня ведь теперь и улики есть. Какие? А метки на вдовушкиных вещах. Забыли спороть, а? А я их нашел, вещички-то! И свидетель есть, умненький мальчик Николенька, он хоть и не видел ничего толком, а фактики кое-какие сопоставил, а я их у него выведал. И еще кое-что на вас указывает… И пуще всего – дневник ваш. Его я тоже нашел, хотя вы его под половицей спрятали. С большим интересом ознакомился… Многое, как классик писал, «дым, туман, струна звенит в тумане», особенно там, где о страдании. Но многое говорит о вас, как о человеке искреннем, даже благородном. А преступление ваше – это вроде помрачения рассудка.
– Я не убивал, – упрямо наклонил голову Гриша.
Петр Романович даже на спинку стула откинулся, так он, казалось, был поражен словами подследственного.
– Побойтесь Бога, гражданин Колотовкин! – вскричал он, совсем некстати помянув Всевышнего. – А кто тогда? И не запирайтесь, вы убили, вы! Больше некому».
– Дивно! – восхитился Юра, прерывая чтение.
– Понравилось? – спросила Нина, выступая из своего закутка.
– Еще бы! Вот так, ничтоже сумняшеся, взять и перелицевать «…».
Глава 5
Самородок
– Понравилось? – спросила Нина, выступая из своего закутка.
– Еще бы! Вот так, ничтоже сумняшеся, взять и перелицевать «Преступление и наказание».
– Творчески переосмыслить! – внушительно поправили Юру.
В дверях громоздился человек-глыба с плечами молотобойца и челюстью боксера. Нина дернула уголком губ, скрылась за стеллажами, и Юра понял, что ему предстоит в одиночку противостоять графоману-плагиатору Леониду Каменному.
– Чем могу служить?
– А прислуживаться не тошно?
Глыба вторглась в кабинет с неотвратимостью мамаева нашествия и грозно нависла над Юрой. Тот посчитал нужным отчеканить в стиле Юлиана Семенова:
– В связях, порочащих честь редактора, замечен не был.
– Не замечен… Не уличен! – презрительно пробухал Каменный. – Отчего же тогда мой роман не понравился? Сделайте милость, ответьте, Камзолкин Юрий свет Максимович. Так, кажется, вас величают? Объяснитесь! Вам это, как заведующему отделом, и по должности положено.
– Я знаком с ним фрагментарно, – не стал кривить душой Юра. – Однако должен признаться, Достоевский в подлиннике мне как-то ближе.
– Вы не понимаете! – человек-глыба возвел очи горе. – В этом треклятом издательстве, лишь по недоразумению благородно именуемом «Фолиант», не понимают элементарных вещей! Ни ваш президент Кочерга, ни этот счетовод Иванов, ни эта пигалица… – он покосился на Нину.
– Я бы попросил выбирать выражения! – вскипел Юра.
– А я прошу вас, юноша, хоть изредка напрягать собственные мозги!
Каменный разошелся не на шутку. Глаза метали молнии. Челюсть все больше выпирала вперед. Именно такими Юра представлял себе татаро-монгольских воителей. Только глаза – щелочками, и вместо шляпы – лисий малахай.
– Достоевский. Ха! – продолжал разоряться восточный владыка. – Для своего времени он был хорош, но кому он сегодня нужен? С его засушенным, как тарань, языком, с его многословием и сантиментами? Если ныне что-то из него и потребно, так это кое-какие идеи. Вот я и доношу их до людей в удобоваримой форме! Я вершу благое дело, мне бы колени за это лобызать, а Кочерга – да не лично, а через секретаршу! – извещает, что мои книги его издательство больше не устраивают. Его издательство! Тот еще барин выискался! – Каменный задохнулся от возмущения.
– Может, вы присядете? – воспользовавшись паузой, сказал Юра. – В ногах правды нет.
– Есть ли она вообще в этих богопротивных стенах? – побагровел человек-глыба. – А вот возьму и сяду!
Хану более приличествует трон. Или на чем они там сидели – на кошмах? На козьих шкурах? Или не сидели, а возлежали? Как бы то ни было, Каменный удовольствовался обычным стулом. Придвинул его к себе и плюхнулся многопудовым телом. Стул жалобно скрипнул.
– Если ваши книги так хороши, – подала голос Нина, – почему выпущенные не расходятся? Читателя не обманешь…
– Постойте, постойте, – остановил Юра начавшего было подниматься в гневе хана. – Вы, часом, не Скалов?
– Это мой псевдоним, – с достоинством ответствовала глыба.
– Так это же меняет дело! – искренне обрадовался Юра. – Теперь можно говорить предметно. А то как я мог спорить, аргументировать позицию руководства, если полагал, что знаком только с отрывками из вашего «Достоевского» и вашего «Диккенса»? Его, замечу, я тоже предпочитаю в оригинале. Но поговорим лучше о «Золоте счастья». Эту книгу я читал. А вы, Нина?
– Бегло, – откликнулась девушка.
– Чтобы напомнить, а вам, господин Каменный, доказать, что я имею представление о данном произведении, позволю себе схематично обозначить сюжет.
– Ну, ну, послушаем, – милостиво разрешил татаро-монгол.
Юра подумал: «Откуда в нем столько спеси? Неужели и вправду считает себя талантом-самородком!». Кстати, о самородке весом более килограмма ему сейчас предстояло говорить.
– Итак, в глухой таежной деревушке живет семья: он, она, их маленький сын. Живут трудно, даже голодно, потому как тяжелые времена наастали, людям обычным и порядочным не благоволящие. А герой романа именно таков – честный, добрый, Бога не забывающий. Однажды этот во всех отношениях положительный человек отправляется на речку, чтобы наловить какой-никакой рыбешки. Кормиться-то надо! И вот же удача – попадает ему на крючок жирный хариус. Выуживая его, мужчина оступается и падает в воду. Выбираясь на берег, отворачивает камень и… находит притаившийся под ним самородок. Он таких огромных и не видел никогда, хотя приходилось ему и на приисках, и в старательных артелях вкалывать. Исполненный радужных надежд, он возвращается домой. Ведь что такое для него, для его семьи этот самородок? Будущее без лишений, новая крыша на избе, обновки для жены, наконец, образование для сына, когда тот вырастет. Супруга, однако, не разделяет восторгов мужа. Ей кажется, что золото это… порченое, и ничего, кроме зла и беды, ждать от него не приходится. И верно, стоило прознать сельчанам о находке, мужчина на радостях сболтнул, как зашевелились и обе власти, что заправляли в деревне, официальная, и подпольная. Вызвали главу семьи в сельсовет: так, мол, и так, сдавай самородок. А он: «Да это я спьяну набрехал! Ничего не находил». Его уламывать, а он ни в какую, потому что решил втихую золото продать, чтобы, значит, больше денег выручить. Отпустили. А вечером бандюги заявились. Эти рассусоливать не стали. «Где золото?». Избили в кровь, а потом день на размышление дали: самородок или жена с дитем – выбирай! Ночью мужчина с женой, сынишку прихватив, пустились в бега. Да только далеко уйти им не дали. Обложили в распадке, в пещеру загнали. Стрелять начали. Шальная пуля в мальчика и угодила. И тогда мужчина подошел к краю обрыва и зашвырнул самородок в реку, в самую стремнину… Будь оно проклято, это золото!