Похищенный
Шрифт:
– Расскажите о себе, доктор, – сказал Линдберг.
– Я являюсь профессором педагогики в Фордхеме и директором средней школы номер двенадцать в Бронксе.
– Вы давно преподаете?
– Пятьдесят лет, – гордо проговорил он. – И за это время я пропустил лишь девятнадцать часов. Ну и ну...
– Великолепное достижение. А где вы родились?
Он приподнял голову, словно по стойке смирно.
– В самом красивом месте мира – Бронксе! Я прожил там всю свою жизнь.
Я сел. Интересно, думал я, поделили
– У вас есть семья? – спросил его Линдберг.
– Жена и трое замечательных детей.
Линдберг посмотрел на меня. Я покачал головой. Он посмотрел на Брекинриджа, который пожал плечами.
– Профессор, – сказал Линдберг, – мы будем очень рады, если вы поможете нам передать похитителям выкуп, который они требуют за возвращение моего сына.
О Господи!
– Это для меня большая честь, сэр... Но я для вас посторонний человек. Я предпочел бы, чтобы вы вначале проверили мой статус.
– Мы так и сделаем, – сказал я.
– Вы останетесь у нас на ночь? – спросил Линдберг. – Уже поздно, и завтра мне хочется о многом с вами поговорить.
– Конечно. Я с радостью останусь, если можно будет сделать так, чтобы завтра к четырем часам пополудни я попал в Фордхем. У меня там лекция.
– В четыре вы будете там.
– В гостиной меня ждут два хороших друга, полковник...
– Боюсь, для них у меня не найдется места. Мне очень жаль.
– Они бы с радостью встретились с вами перед отъездом.
– Хорошо, – сказал Линдберг, и мы все прошли в гостиную, где он вежливо пожал всем руки под аккомпанемент гавканья Вэхгуша. Линдберг выразил свою благодарность, и Гаглио и Розенхайн заверили всех нас, что они никому не расскажут о событиях этой ночи. Когда они уходили, я вежливо сказал им, что они поступят очень благоразумно, если будут держать язык за зубами.
Линди, Кондон и Брекинридж негромко беседовали в гостиной, когда в комнату, словно видение, вошла женщина в розовом шелковом халате.
Энн Линдберг с лицом белым, как мел, и блестящими глазами спросила:
– Есть какие-нибудь новости?
Линдберг подошел к ней, нежно взял за руку и подвел к доктору Кондону. Он объяснил, что профессор получил записку от похитителей в ответ на письмо, опубликованное им в газете, в котором он предлагал себя в качестве посредника.
– Доктор Кондон, – сказал Линдберг, – собирается передать выкуп, и мы сможем снова увидеть Чарли.
– Спасибо, доктор, – сказала она, внимательно глядя на него влажными глазами. – Вы очень добры.
– Дорогая моя, – сказал он, робко приближаясь к ней, – вы не должны плакать. Если хоть одна слеза капнет из ваших глаз, то я немедленно перестану заниматься этим делом.
Она улыбнулась – как мне показалось, абсурдности его слов – однако он воспринял это как приглашение
– Дитя мое, – сказал он, – я сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуть вам вашего мальчика. – Он поднял указательный палец свободной руки, словно политик, делающий важное заявление. – Вы разговариваете с человеком, который однажды выиграл премию в двадцать долларов за то, что представил в газету «Хоум Ньюз» новогодний зарок следующего содержания: «Я буду по мере своих сил и во все времена помогать всем, кто находится в беде».
– Вот как, – сказала Энн.
– Клянусь, это правда, – торжественным тоном произнес он.
Линдберг деликатно освободил Энн из объятий Кондона, и профессор весело сказал:
– Вы только посмотрите на полковника! Мне кажется, он ревнует супругу к такому старику, как я!
Энн рассмеялась нервным смехом.
– Доброй ночи, доктор, – сказала она. – Доброй ночи, Генри, Нейт.
Линдберг проводил ее к лестнице. Вернувшись, он сказал:
– Благодарю, профессор. Моя жена не смеялась с той ночи, как украли Чарли.
Кондон снова поклонился; он стоял прямо передо мной, и я с трудом удержался от того, чтобы не дать ему пинком под зад.
– Боюсь, я не смогу даже предложить вам удобной кровати, – сказал Линдберг. – Все спальни в доме заняты.
– Я понимаю.
– Не знаю, устроит ли вас раскладушка...
– Разумеется.
– Генри, – сказал Линдберг, – отведите, пожалуйста, доктора наверх в детскую. Раскладушка, на которой спал Нейт, по-прежнему стоит там.
Брекинридж кивнул и повел профессора наверх.
– Нейт, – тихо проговорил Линдберг, взяв меня за руку, – вы не против того, чтобы остаться здесь на ночь?
– Нет. Ведь уже несколько часов, как наступило утро.
– Если я соберу для вас несколько одеял, вы переночуете в детской?
– Вы хотите, чтобы я присмотрел за этим напыщенным старым дураком?
– Считайте, что так. Мне кажется, он искренен.
– К тому же он ужасная зануда.
– Таких людей немало. Вы готовы разделить с ним комнату хотя бы сегодня ночью?
– Конечно.
Когда я вошел в темную детскую, свет из коридора упал на Кондона, и я увидел, что он стоит на полу на коленях в теплых кальсонах, обхватив руками перекладины детской кроватки. Его густой голос огласил детскую.
– О великий Иегова, яви милость Свою и да освятит она имя Твое и Твоего бессмертного сына. Я клянусь, что приложу все усилия, а если будет нужно, то посвящу всю свою оставшуюся жизнь тому, чтобы помочь этим несчастным родителям.
Он заметил меня, но продолжал:
– Позволь мне увенчать жизнь свою этим великим достижением. Позволь мне успешно завершить свою миссию на земле во славу Твоего святого имени и имени Твоего божественного сына. Аминь!