Похититель бессмертия
Шрифт:
Путь назад был отрезан.
15. Первая и Второй
– Мистер Рен, – донесся сквозь пыль спокойный голос Первой, – можно вас на пару слов?
Я никогда не считал себя трусом. Во мне, как я уже говорил, живет дух противоречия, бес, который всегда тут как тут при малейшем намеке на опасность. Оттого что ты обожжешь руку, свеча гореть не перестанет, предупреждала мама, но я предпочитал ходить в волдырях, нежели сидеть и гадать: какое оно, пламя?
– Давай, беги к мамочке, – бросил Бенни, когда
Пропустив это мимо ушей, я встал и последовал за Первой.
Из основной ванной был выход в какую-то маленькую комнатку – наверное, бывшую раздевалку. Здесь еще держались на стенах разломанные шкафчики для одежды и висели друг напротив друга два ряда зеркал. Мы шли между ними, и фонари многократно отражались, напоминая ряд угасающих звезд.
– У вас уже готов план побега? – спросила Первая, пристроив фонарь на раковине.
Я положил рядом свой. И вызывающе ляпнул «правду» – вдруг купится?
– Разумеется. Причем безупречный, вам его ни за что не разгадать.
– Мне все равно, останетесь вы в живых или нет. Но вы, мистер Рен, напрасно принимаете мое равнодушие за снисходительность.
Вряд ли хоть что-то можно принять за снисходительность, если это исходит от Первой, подумал я. Ее лицо в фиолетовых бликах, подсвеченное еще и фонариком на раковине, было страшным и в то же время прекрасным. Нечеловеческим, неземным в своем андрогинном совершенстве.
И тут внутренний бес вцепился мне в горло обеими руками.
– Посланнический совет Марии Нова не курсе, что вы здесь, так?
Ее молчание придало мне смелости, чтобы продолжить.
– Наверняка ведь есть Посланники, в совершенстве владеющие аменгом. Только их тут почему-то нет. Вы старше всех своих спутников, верно? И все же недостаточно стары, чтобы помнить этот древний язык. Совет не направил с вами старейших Посланников, поскольку вы свою экспедицию от него утаили.
Первая не сводила с меня совиного взгляда, фиолетовое сияние облекало ее, как саван.
– Я заметила, – сказала она, – что люди, пережившие большое потрясение, часто оказываются «заперты» в этом отрезке своего прошлого. И вечно пытаются исправить то, что уже нельзя.
– Что за бред… – возмутился было я, но Первая еще не закончила. Как только я это понял, рот захлопнулся сам собой, так что я аж язык прикусил. А внутренний бес позорно сбежал от ужаса.
– Попытки меня разозлить не помогут усыпить мою бдительность, – продолжала Посланница. Слова падали тяжело, размеренно, словно звуки похоронного марша. – Того, кто отправил сюда вас и ваших друзей, не очень заботило, погибнете вы или останетесь живы. В противном случае он бы дал вам гораздо больше информации. Мою экспедицию утвердил Посланнический совет, а вот о вашей, полагаю, в Республике даже не знают. Так кто же вас сюда послал? Какой-нибудь республиканский проныра, жаждущий пробиться наверх в той гадючьей яме, которую они называют Сенатом? Или вы сами не знаете?
В зеркале напротив я увидел, как моя рука медленно, словно во сне, сама потянулась к голове и не останавливалась, пока пальцы не легли на основание
Первая внимательно, но без интереса проследила за моим движением.
– Чем вас купили? Пообещали гражданство? Или шантажировали криминальным прошлым?
Рука у меня расслабленно опустилась вниз.
– Что вам нужно?
– Мистер Рен, мне семь сотен лет. Я видела ужасы, которые вы и вообразить не можете. И, словно щит во тьме, берегла от них людей. А чем они отплатили? Восстаниями, мятежами и убийствами. Очень горько, когда стараешься кого-то защитить, а он отвечает черной неблагодарностью. Я хочу, чтобы вы оставили свои попытки сбежать.
Я почти не мог говорить, так сдавило горло.
– Вы же не думаете, что я так просто сдамся?
– Ваши друзья вас не уважают, – прямо, безжалостно сказала она. – Любой план побега провалится, и не столько из-за нашей бдительности, сколько из-за вашего взаимного недоверия. Вселенная преподает нам всем уроки, мистер Рен, только некоторые люди живут слишком мало, чтобы их усвоить. А другие, получив урок, упираются изо всех сил, не желая запоминать. Ваши жертвы в пользу друзей совершенно напрасны. Они не заодно с вами, вы одиноки.
Я содрогнулся: вспомнил мертвую тишину в Итаке после нападения. Вспомнил, как Посланники без всякой жалости резали на улицах мирных жителей. И как республиканцы улетели накануне, бросив нас на погибель. И как Бенни даже не пришел ко мне, когда все произошло. Я только потом с ним столкнулся – чистая случайность, каприз равнодушной судьбы. Тогдашнее жуткое одиночество так никуда и не ушло и все еще тяжело билось внутри, словно эхо мрачного колокольного звона.
Это создание живет и дышит уже целых семьсот лет. Я больше не был уверен, хочет она помочь мне или навредить. И была ли хоть какая-то разница в ее понимании. Но вспомнил вдруг, как Индиго плоской стороной клинка отвернул мою голову в сторону, чтобы я не смотрел на убитую спутницу. Что это было, доброта по-посланнически?
– Я, мистер Рен, далеко не так милосердна, как Второй, – сказала Первая. – Если вы или ваши друзья снова попытаетесь сбежать, я вас всех убью.
Я почему-то страшно боялся учителя, который был у нас во втором классе. Он задался целью выучить нас математике и пытался заставить любой ценой вызубрить таблицу умножения. Лично я не видел в этом никакого смысла. У меня был свой отличный способ умножать: девять на три – значит девять плюс девять плюс девять. А складывать я уже умел.
Учителя это доводило до белого каления.
– Что ж ты будешь делать, когда мы начнем умножать большие числа? – спросил он, и его пронзительный голос наполнял класс до краев, противно ввинчиваясь в уши. – Восемьдесят один умножить на девятнадцать. А? Не будешь же ты прибавлять восемьдесят один девятнадцать раз?