Похититель бессмертия
Шрифт:
Щелкнув по экрану, она протянула коммуникатор мне. Сначала шли только громкие, режущие слух помехи – неоднородные шумы, результат бешеного излучения готовой взорваться звезды. Но потом я расслышал в них живой голос.
Его выдали горловые звуки. В каждом языке есть свои критерии мелодичности, и чтобы отличить, скажем, уэнтрийский от темарианского, я бы прежде всего послушал звук, который в древнем алфавите обычно обозначался буквой «р». Но здесь звучало необычное «р»: язык словно прижимался к небу средней частью. Получался ровный, расплывчатый
Необычное горловое «р» вкупе с характерным сочетанием ударных и безударных слогов позволяло безошибочно определить язык. И я чуть не поставил бокал мимо стола. Вино плеснулось через край, потекло у меня по пальцам.
– Это аменг, – севшим голосом сказал я.
На записи с погибшего корабля звучал аменг. Самый настоящий.
Тысячу лет назад, после Первой Посланнической Войны, когда их раса захватила Системы-Сестры, старые языки запретили. Вместо них стали использовать единый, упрощенный, на котором в Сестрах говорят и по сей день. А среди старых языков самым распространенным был аменг. Теперь от него мало что осталось: редкие записи, запыленные книги в библиотеках, корни слов и костяк грамматического строя современных языков.
Но эту запись я слышал впервые. И когда она докрутилась до конца и запустилась по новой, стал жадно вслушиваться, мысленно складывая звуки в текст. Его содержание было незамысловатым: сигнал бедствия с обесточенного корабля. Несколько раз прозвучало одно и то же имя – Мара Чжу, но остальное было не разобрать.
Квинт снова коснулась экрана, выключая запись.
– С точки зрения человека, звезда эволюционирует до сверхновой очень медленно, – сказала она. Я протянул было руку за коммуникатором, но она нарочно положила его так, чтобы я не достал. – По нашим оценкам, погибший корабль вращается по ее орбите уже около тысячи лет.
То есть прилетел он туда еще до Первой Посланнической Войны. И до языковой реформы. Значит, тот, кто оставил послание, не просто знал аменг. Он был его родным языком.
– Мой босс наслышан о ваших исключительных способностях, – продолжила Квинт, не спеша разглаживая на груди лацканы пиджака. – У вас небольшое частное бюро переводов, которое обслуживает лагерь беженцев и смежные территории за пределами города, работая как минимум с четырьмя разными языками. Ваши переводы не считаются официальными, поскольку у вас нет аккредитации, но по качеству они не уступают лучшим работам переводческих программ на базе искусственного интеллекта.
Не уступают, значит? Да чего они стоят, эти программы! Никакой искусственный интеллект не вникнет в подтекст, не «считает» культурный код. Это под силу только человеческому мозгу. Могу поспорить, что сама Квинт знает только один язык – на котором говорит.
– Нам известно, что в числе прочих языков вы работаете с аменгом.
В Республике осталось всего двадцать или тридцать
– Не стану скромничать, я его действительно хорошо знаю.
– Наши эксперты утверждают, что в этом сообщении содержится сигнал бедствия.
Точно припомнив, как располагались шестеренки в часах, я принялся аккуратно вставлять их назад.
– Ваши эксперты совершенно правы.
– Разумеется, мы с боссом понимаем: вы интеллектуал и материальными наградами вас не завлечь…
– Да нет, отчего же. Я люблю деньги.
Квинт чуть подалась вперед, короткие локоны заплясали у висков.
– Этот корабль никто не тревожил уже тысячу лет. Он представляет огромную ценность для истории и археолингвистики. И вы можете быть первым, кто обнаружит все эти сокровища. Что бы вы там ни нашли, захотели забрать и исследовать – все ваше. Кроме некоего материала, который нужен моему боссу.
– Что же это за материал?
Глаза Квинт широко распахнулись, блеснули золотистыми искорками неприкрытой алчности. Очевидно, при встрече тет-а-тет ее уполномочили ответить на этот вопрос.
– Философский Камень, – благоговейно прошептала она.
4. Шон Рен и Философский Камень
Давным-давно, еще в детстве, на Кийстроме, меня окликнула на улице Избранная.
До того, как Посланники перебили всех жителей моего родного города и захватили остальную планету, у нас бытовало несколько верований насчет них. Большинство считало, что пришельцы-Посланники явились тысячу лет назад из ниоткуда, сами по себе. Что эта напасть сродни стихийному бедствию: столь же необъяснимая и непреодолимая. В это верили мои родители, этому меня учили в школе, и у меня не было причин думать иначе.
Но были и те, кто придерживался совсем другой точки зрения. Они утверждали, что появление Посланников – это благословение для человечества. Говорили, мол, вон как хорошо живется на Марии Нова, где Посланники по-прежнему управляют расой людей: во всем полный порядок, везде спокойно – словом, идеальное общество. Я до сих пор не могу без горечи думать об этих инакомыслящих. Об этих предателях, которые радовались, когда Посланники убили моих родных и впоследствии поработили всю планету.
Избранные же не верили ни в то ни в другое.
– Эй, мальчик! – окликнула меня та женщина. Мне еще только предстояло «выстрелить» в росте на три фута сразу и с тех пор смотреть на всех сверху вниз. – Ты Избранный?
Избранным во все времена фатально не везло: Посланники их всегда преследовали и несколько раз чуть не уничтожили полностью. Если б боги определяли Избранных сугубо по черному невезению, мне бы уже стоило к ним присоединиться.
Но маленький я, разумеется, ответил «нет».
На самом деле критерии гораздо строже. И меня бы не приняли в сообщество Избранных ни тогда, ни теперь.