Поход Командора
Шрифт:
Владимирцев слабел на глазах. Невольно подумалось о смазанной ядом стреле, однако Жан-Жак заявил, будто никакими ядами здешние индейцы не пользуются.
Я спросил о том же наших проводников. Ответ отрицательный. Стрела была самой обычной. Более того, проникла она неглубоко.
А вот рана выглядела плохо. Кожа вокруг покраснела, потом начала отливать другими цветами.
После обеденного привала Владимирцев попытался подняться, однако тут же потерял сознание. Мы суетились вокруг, пытались что-то сделать, увы, напрасно.
Я это понял уже потом, задним числом,
Теперь Петрович вовсю суетился рядом, но чем он мог помочь? Глупая случайность, или слово о вреде нестерильных наконечников.
Один раз Владимирцев выкарабкался из забытья.
– Командор… – голос был слаб, словно никогда не перекрывал рев штормового ветра.
– Я здесь.
Мы все были здесь. Все современники умирающего боцмана. Сидели рядом, как будто могли чем-то помочь.
– Как глупо, Командор…
Владимирцев, кажется, понял, что умирает. А может, говорил о болезни, некстати свалившей его, и еще надеялся выкарабкаться? Только попозже, и времени на выздоровление должно было уйти много.
Так неприятно болеть, если привык постоянно чувствовать себя здоровым человеком!
– Ерунда. Всякое бывает. Несколько дней полежишь, и все будет нормально. – Что еще скажешь в подобном случае?
– Надо идти дальше, – пробормотал боцман.
– Всем необходим привал. Хотя бы на пару дней. Потом наверстаем. – Я просто боялся нести больного по здешним чащобам. И еще продолжал надеяться на лучшее. Хотел надеяться. Сколько можно терять?
– А Женя здесь? Где Женя?
Кротких заступил на мое место, наклонился, дабы его было видно сквозь боль.
– Спой про книги, – попросил Владимирцев.
Кто-то, я не заметил – кто, передал Жене гитару.
Почему Владимирцев попросил именно эту песню? Не «Бригантину», не «Корсара», не «Веселого Роджера»? Да какая разница?
Если, путь прорубая отцовским мечом,Ты соленые слезы на ус намотал,Если в жарком бою испытал, что почем, —Значит, нужные книги ты в детстве читал!..Мне показалось, с последним аккордом боцман вновь потерял сознание. А может, только показалось, и это произошло чуть позже или раньше.
Вечером наступила агония. Владимирцева выгибало дугой, изо рта шла пена… Лучше не вспоминать. А до этого был таким крепким парнем!
Был…
Наступившее утро было безрадостно. Я вообще не люблю утро. Вечер будоражит мысли, дает надежду на лучшее, а на исходе ночи наступает жестокое отрезвление.
Кто следующий из нас?
И почему за свободу моих женщин должны погибать другие люди? Сколько моих орлов полегло в морской схватке с испанцами? Да и при обороне города?
Смерть застала их в бою. Или чуть позже от раны, несовместимой с жизнью. А тут из-за такого пустяка! Царапины…
Не знаю, сколько мы просидели над телом товарища. Время куда-то исчезло, как исчез окружающий мир.
Нет,
Наверное, в этот момент я был готов повернуть назад. В нынешнем состоянии я был не способен думать ни о чем, кроме одного – ребят становится все меньше. Мои женщины отошли куда-то в тень, превратились в небылицу, а явью оставалось лишь лежавшее перед нами мертвое тело.
Наверное, мог бы. Если бы два традиционных направления хоть чем-то отличались одно от другого. Находясь в центре джунглей, нет смысла думать об опушке.
Последняя мысль несколько отрезвила. Смерть могла с одинаковым успехом ждать в любой стороне. Гораздо важнее смерти был неоплаченный долг.
Ох, задолжал мне Ягуар, задолжал! Даже не знаю, хватит ли его жизни, чтобы расплатиться. Скорее всего – нет. За мучения девочек, за погибших соратников, за одинокую могилу с православным крестом, навеки затерянную в дебрях непроходимых джунглей…
Нестройный залп спугнул живность. Мы постояли еще немного, а затем тронулись в дальнейший путь.
Джунгли старались не пропустить нас и тут же смыкались позади, отрезая обратную дорогу. Связи не было. Видно, мы слишком далеко отдалились от кораблей.
Не страшно. Все равно никто нам не поможет. Перекинуть сюда подмогу нельзя даже с помощью вертолетов. Ведь и этим неприхотливым машинам требуется хоть какое-то место для посадки. Да и нет у нас никаких вертолетов.
Стократно хуже, чем отсутствие техники, было другое. В здешнем климате этот дьявольский лес слишком быстро заживлял нанесенные раны. Настолько хорошо, что даже местные следопыты потеряли след.
Двигаться в джунглях наугад…
Ягуар наверняка стремился выйти к реке. До ближайшей водной артерии оставалось немного. Во всяком случае, другого выхода у нашего противника не было. Спуститься по течению до устья, где, по словам индейцев, есть небольшой поселок, завладеть любым кораблем и попытаться исчезнуть в морских просторах раньше, чем подойдет «Лань».
Третья и последняя попытка. Или-или.
Как я не предусмотрел такой очевидный вариант?
Все, сказал я себе на этом месте. Хватит заниматься самоистязанием. Ягуар не рассчитывал многоходовую комбинацию. Напротив, громоздил ошибку на ошибке. Был бы умен, попытался бы уйти на север, пока я прочесывал море вдоль берега. Один корабль вполне может затеряться в мешанине островов. Наш же противник в панике убегал без оглядки. В итоге потерял бригантину еще более бездарно, чем перед этим фрегат. Вот и бросился в джунгли, лишь бы избежать встречи со мной.
Я тоже хорош. Решил, будто сумею догнать похитителей за несколько дней. Если шанс и был, мы не сумели им своевременно воспользоваться.
На одной из ближайших полян часа через два после возобновления движения я устроил небольшой привал. Пока люди давали отдых ногам, сам я собрал проводников. Это их лес. Пусть решают, как нам лучше выследить Ягуара.
– Аркаша, переведи. Тому, кто нападет на след британцев, мы подарим новый топор. Нет, каждому по топору, если к вечеру сумеют повести нас за Ягуаром.