Похоронный агент
Шрифт:
Совместными усилиями они оттолкнули от берега лодку, и та нехотя закачалась на воде.
– Всё! Греби! – крикнул женщине рыбак и поспешил дальше, подхватив своё ведро на ходу.
Елизавета Петровна налегла на вёсла, и лодка, неловко вихляя, стала медленно отходить. Заржавевшие от долгого стояния в гараже уключины отчаянно заскрипели, сопротивляясь её усилиям, но постепенно, по мере удаления лодки от берега, ржавый скрип стал уменьшаться. Вскоре Елизавета Петровна приловчилась, вспомнив, как надо правильно грести, и лодка пошла ровнее и быстрее. И она легко погребла, шлёпая вёслами о воду, как новичок, поминутно оглядываясь в туманную морскую
После обеденного выстрела городской пушки рыбаки стали возвращаться на лодках, также по одному, спеша на рынок, чтобы продать свой улов. И к двум часам дня вернулись с моря почти все, кроме одной лодки с раскрытого гаража. Вечером заштормило, усилился ветер, гоня белые «барашки» по заливу, и прибойные волны с шипением накатывались на берег, почти доставая до самых лодочных гаражей.
В одном из них сидели три рыбака, пили водку, купленную на деньги от продажи на городском рынке пойманной рыбы, закусывали колбасой с хлебом и разговаривали:
– Это надо же, как море разыгралось, а кто-то на лодке покойного Петра до сих пор не вернулся, и гаражные ворота хлопают от ветра. Может, пойти и прикрыть их чем-нибудь? – предложил собутыльникам один из них.
– Нет, не надо, пусть будет открытыми, может, ещё кто-нибудь придёт. А так закроем последний шанс на возвращение, – ответил другой суеверно.
– Вы не поверите, – сказал третий рыбак. – Сегодня утром я помог какой-то тётке в лодке Петра выйти в море. С виду не похожа на рыбачку, может, это дочка его на тот берег решила сходить и сейчас там отсиживается.
– Ну, будем надеяться, – сказал первый рыбак. Давайте выпьем, мужики «за тех, кто в море», не чокаясь.
Они молча выпили водку, и каждый задумался о своём.
Но гараж докера Петра оставался открытым и на второй день, и на третий. Местные рыбаки сообщили властям о возможной пропаже человека в море. Служба МЧС организовала поиски, прочесали неоднократно весь залив и его побережье, но никаких следов пропавшего человека и затопленной лодки не нашли.
Полиция узнала у соседних рыбаков, где живёт сейчас дочка покойного Петра, и сообщили её мужу Вадиму о безрезультатных поисках.
– Ничего, нагуляется – вернётся, я думаю. Не в первый раз, – выразил надежду супруг испуганным скомканным голосом с дрожащими губами, готовый расплакаться.
Но Лиза так и не вернулась.
И стал Вадик жить вдвоём с дочкой, втайне надеясь, что всё же его гуляющая супруга вернётся когда-нибудь домой. После окончания его дочкой школы ее забрал Тимур, как и обещал, да Вадик и не возражал, давно догадываясь, от кого ему родила дочь любимая. Тимур отправил её учиться в престижный Лондонский университет, так как девочка в школе проявляла способности к математике.
Прошли годы. Летом на берегу залива рыбаки по-прежнему выходили по выходным на своих лодках в море ловить краснопёрку, чтобы продать её домохозяйкам. Возвращаясь к обеду с моря, они часто видели на берегу стоящего у кромки прибоя сухонького седого старичка с косым шрамом на лбу. Он приезжал на своём дорогом «мерседесе» после выстрела городской пушки, всегда на одно и то же место, останавливался у полуразвалившегося гаража, когда-то принадлежавшего умершему докеру Петру, выходил из машины и подолгу пристально смотрел на залив, будто хотел взглядом приблизить к себе что-то.
– Послушай, Степаныч, а что это за старичок на берегу стоит, будто ищет кого-то? – спрашивал молодой рыбак старого, вытаскивая лодку из воды и косясь на него.
– Это не старичок, Андрюха, а директор антикварного магазина. Жену свою встречает.
– А где она?
– Ушла на лодке в море и не вернулась.
– Давно?
– Да уж пойди как лет десять тому назад.
– Да-а-а, дела-а-а.
А старичок продолжал стоять у кромки прибоя, не обращая внимания на подходящие с моря лодки, и смотрел, смотрел, смотрел вдаль, на морской горизонт. Лёгкий ветерок шевелил его седые редкие волосы и уносил в море слова, изредка произносимые им шёпотом непослушными дрожащими губами:
– Ничего, подожду, нагуляешься – вернёшься.
РОСЛЫЙ САНЯ
Саня выполз из своего жилища и посмотрел по сторонам.
– Надо же, красотища-то какая у нас! – вскричал здоровый детище единственные запомнившиеся ему слова, которые каждый день говорила знакомая хозяйка, глядя на прилегающую к её усадьбе долину. Саня жил у неё последние три месяца и теперь, вернувшись, впервые, как бы осознано, разглядывал окрестности своего жилья. Он вчера приплёлся на свою родину едва живой от усталости, после длительных блужданий по неизвестным просёлочным дорогам к пригородным дачам, проспал всю ночь в картонной избушке и вылез наружу.
Детина стоял босиком, у подножья городской свалки, почёсывая свою промежность сквозь одежду левой пятернёй, а правой дланью шкрябая мощную грудь, одетый только в длинную серую рубаху по колено.
Бескрайняя городская свалка бесстыдно раскинулась перед ним, как распутная голая баба, и поблёскивала тысячами бликов от разбитого бутылочного стекла и пустых консервных банок, маня к себе в похабное чрево. С десяток кострищ на помойке курились самокрутками: белыми, серыми, жёлтыми, розовыми и даже чёрными дымами, медленно поднимающимися к небу над огромной рукотворной возвышенностью, которая своими контурами напоминала лежащую в постели громадную пьяную отдыхающую шлюху после бурно проведённой ночи, покуривающую кальян для усиления острых ощущений. Разбросанные тысячи обрывков от целлофановых пакетов и обломки пенопласта медленно перемещались по свалке от слабого ветерка, создавая видимость измятых белых простыней на её лежбище.
Или это раскинулась лагерем на краю города средневековая толпа диких варваров перед началом его штурма для перегруппировки и передышки после длительного перехода. Они развели сотни костров для приготовления пищи из мяса убитой в близлежащих деревнях скотины и жгут автомобильные покрышки для предварительного устрашения горожан.
Однако вид на этот удивительный пейзаж портил удушливый тяжёлый запах, далеко распространяющийся от гниений испорченных продуктов, трупов животных (и не только) и горения старых покрышек, пластика и прочего тряпья. Бесчисленные вороны и чайки, как мухи, облепившие помойку, выхватывали сочные куски дармовой еды и заглатывали их тут же, давясь и отрыгивая. И два мощных бульдозера также портили вид, вдалеке натружено нагребая в кучу вновь привезённые самосвалами из города отходы жизнедеятельности горожан.