Похоронный марш марионеток
Шрифт:
Пот лился с меня ручьями, так что приходилось то и дело протирать окуляр нашего «Эклера». 51 Под конец я снимал почти ничего не видя, сквозь туман, на ощупь. В рваные ботинки заползали пиявки, во время работы они, естественно, раздавливались, и по ночам ноги воняли, как куча гнилого мусора. А мой двоюродный братец, этот зеленый сопляк, носился с разными идеями в красной бандане и с визиром 52 — символом своей режиссерской власти.
51
«Эклер» — кинокамера, выпускавшаяся одноименной французской фирмой и применявшаяся, в частности, для съемок документальных фильмов на 16-миллиметровую пленку.
52
Визир (в оригинале: director's eye) — здесь: портативный оптический прибор, служащий для определения границ снимаемого пространства (компоновки
Но все его идеи были похожи на жалкий бред выпускника школы для визуально безграмотных при Си-би-эс. Он просто рассказывал за кадром историю о фламинго-детеныше и фламинго-папе.
Мы отсняли около двадцати тысяч футов пленки, и денег у моего братца заметно поубавилось. Он уволил звукооператора и доломал магнитофон «Награ». По ночам он трахал девицу, на что мне, в общем-то, было глубоко наплевать, но это мешало спать, и я стал утрачивать способность видеть те чудесные картины, которые грезились мне в Нью-Йорке. Я пытался записывать их, но жара и смрад болотных испарений мешали сосредоточиться.
Я продолжал таскать по грязи долбаный «Эклер». Потерял двадцать пять фунтов веса и начал думать, что лучше было бы пойти в армию. Я уже ненавидел и фламинго, и Флориду, и своего брата. Я почти возненавидел кино.
Девица, заболев псориазом, а возможно, еще и забеременев, уехала. Мой двоюродный брат стал просто невыносим. Он возомнил себя воскресшим Робертом Флаэрти, 53 хотя все его идеи были ничтожны. Много званых, знаете ли, но мало избранных. 54 Избранных легко узнать. У них особая мука во взгляде.
53
Роберт Флаэрти (1884–1951) — знаменитый американский режиссер (а также сценарист, оператор, монтажер) ирландского происхождения, создатель школы постановочных документальных фильмов, прозванный критиками «Жак-Жаком Руссо кинематографа». Наиболее известные фильмы — «Нанук с Севера» (1922), «Моана» (1926), «Человек из Арана» (1934), «Маленький погонщик слонов» (1937), «Луизианская история» (1948).
54
Много званых, знаете ли, но мало избранных. — Цитата из Евангелия от Матфея:
«Так будут последние первыми, и первые последними, ибо много званых, а мало избранных»
(20:16; ср. также: Мф 22:14).
Мы снимали четыре месяца. Можете в это поверить? Четыре месяца там, где и в болотных сапогах не пройти, ползать на животе по уши в грязи, чтобы снять пятисекундный кадр с фламинго-мамой, высиживающей свои дурацкие яйца.
За последние два съемочных месяца брат мне так и не заплатил. Мы уже на дух не переносили друг друга. Как-то в августе, часа в три ночи, под стрекотание сверчков, я лениво покуривал марихуану, с удовольствием прокручивая в уме фильмы, на которых днем не было времени сосредоточиться. Внезапно на пороге что-то блеснуло. Я подумал, что это таракан, тараканы в лунном свете поблескивают, словно металл, — по крайней мере во Флориде. Но это было ружье.
С воплями я нырнул под кровать. Раздался выстрел, затем второй, и мой двоюродный брат закричал. Прозвучал третий выстрел, и брат кричать перестал. Мельком я увидел какого-то странного темнолицего парня со сверкающими заколками в волосах. Он убежал, а я подполз к брату. Первое, что я подумал, — ему хана, из его затылка хлестала кровь, а все тело сотрясала дрожь.
Но мой брат выжил. Правда, у него выпали волосы и напрочь отшибло память — врачи называют это омертвением мозга. Я не знал, что делать. Наконец решил попытаться смонтировать пять миль отснятой нами пленки по-своему. Сделать нечто вроде портфолио, с которым можно было бы показаться в Лос-Анджелесе. Продемонстрировать, что у меня есть чутье и навыки монтажа и, кроме того, я умею создавать образ. Я продал «Эклер» и все прочее оборудование и три месяца занимался только монтажом. Я снял в Орландо монтажную и жил в ней. Работал круглые сутки, практически ничего не ел, только пил кофе. У меня схватывало желудок, меня периодически прошибал понос, на теле вылезли прыщи, ногти пожелтели от клея. Но я начал видеть суть. Я… я видел ритм, перераставший затем в большие ритмические композиции, визуальные образы, которые раскрывали безжалостные и даже жестокие законы природы.
И еще кое-что. Искусство. Да, это долбаное слово из девяти букв, о котором никто ничего толком не знает. Искусство. Я создавал искусство. Я наполнил фильм обрывками джазовых композиций, странными звуками, человеческими голосами. Я создал свое личное эссе на тему выживания — красивое, дикое, даже немного болезненное и, несомненно, оригинальное.
Нервы у меня были на пределе, и выглядел я как узник концлагеря. Я был оборван, нечесан, пребывал на грани истерики, физического и психического расстройства, но дело я сделал! Я превратил кучу дерьма в документальную симфонию, где были соблюдены все драматургические законы. Я купил билет до Лос-Анджелеса, билет в один конец. Там я приобрел подержанный синхронизатор, клей и взял напрокат скрепер. 55 Но Флорида подставила меня. Когда я открыл коробки, чтобы сличить негатив с рабочей копией, он упал в порошок. Зеленый. На ощупь похожий на абсорбент.
55
Скрепер — монтажный стол.
Тогда я впервые подумал о самоубийстве. Я не мог допустить даже мысли о том, что буду год за годом прозябать в этой моральной тьме… в этом страхе… и расходовать впустую свой талант. С каждым днем он таял, понимаете… Талант, как и негатив, выцветает и никогда потом не восстанавливается… Я боялся даже подумать о том, что это произойдет со мной…
Я словно сошел с ума, я завидовал тому психу, который ни за что ни про что подстрелил моего двоюродного брата. Я начал верить, что этот псих был настоящим художником. Не могу объяснить это по-другому. Он вдруг начал вызывать у меня восхищение.
Он как будто завладел моей личностью.
Я снова стал как одержимый смотреть фильмы. Жестокие фильмы. Но теперь угол зрения изменился: я учился менять реальность, манипулировать психическим состоянием публики. Понимаете, кино — это не упорядоченная последовательность драматических эмоций и прочая подобная ерунда, которой учат в киношколе. Это невыразимые словами, двусмысленные, тревожные изменения в реальности, которые делают зрителя другим. Кэри Грант и Ева-Мэри Сент цепляются за нос президента Линкольна на горе Рашмор. 56 Они падают? Разбиваются? Нет! Залезают на верхнюю полку «Твентиз Сенчури лимитед», чмок, чмок — и конец! 57 Понимаете? Публику использовали и видоизменили. Вы мне не верите. Вам хочется думать, что режиссеры стремятся всего лишь развлечь зрителей из лучших побуждений. Так вот, с тем, кто не способен осознать всю меру жестокости и садизма, которые таит в себе создание фильма, не стоит говорить о кино.
56
Кэри Грант и Ева-Мэри Сент цепляются за нос президента Линкольна на горе Рашмор. — В горном массиве Блэк-Хиллз в штате Южная Дакота, практически в центре Североамериканского континента, располагается национальный мемориал «Маунт-Рашмор», который представляет собой высеченные в гранитной скале скульптурные портреты четырех американских президентов — Джорджа Вашингтона, Томаса Джефферсона, Авраама Линкольна и Теодора Рузвельта. Каждое из четырех изображений, созданных в 1930–1941 гг. скульптором Гатзоном Борглумом (1867–1941), достигает в высоту 60 футов (ок. 18 м) и символизирует определенную черту «американского духа». В развязке шпионского триллера Альфреда Хичкока (см. ниже прим. 72) «К северу через северо-запад» (1959) на этот монумент, убегая от преследователей, взбираются главные герои фильма, роли которых исполнили упомянутые Кэри Грант (наст. имя Александр Арчибальд Лич, 1904–1986) и Ера-Мэри Сент (р. 1924). Справедливости ради следует заметить, что воспоминание о носе Линкольна подсказано герою Де Фелитты не столько самим хичкоковским фильмом (где такого эпизода нет, хотя персонажи и появляются несколько раз на фоне гигантских президентских носов), сколько нереализованным замыслом режиссера, о котором он неоднократно говорил в своих интервью. Ср., например:
«…к сожалению, я не мог использовать мемориал «Маунт-Рашмор» в точном соответствии с намеченным планом. Власти запретили мне работать на самих изображениях, и я вынужден был организовывать действие между ними. Мне же хотелось снять, как Кэри Грант, соскользнув с носа Линкольна, прячется в его ноздре и заставляет президента чихнуть. Это было бы максимально выигрышным использованием натуры»
(Hitchcock Talks about Lights, Camera, Action. An Interview with Herb A. Lightman [1967] // Hitchcock on Hitchcock: Selected Writings and Interviews / Ed. by S. Gottlieb. Berkeley; Los Angeles; L., 1995. P. 313. — Пер. наш. — С. A.).
57
Залезают на верхнюю полку «Твентиз Сенчури лимитед», чмок, чмок — и конец! — «Твентиз Сенчури лимитед» («Век двадцатый, для избранных») — название фирменного экспресса высшего класса, курсировавшего по маршруту Нью-Йорк-Чикаго в 1902–1967 гг. Экспресс, снискавший себе неофициальный титул «самого известного поезда в мире», преодолевал указанный путь за 16 часов, следуя вдоль берегов реки Гудзон и озера Эри, по так называемому «пути, на котором вода не расплещется» (water level route). В финале хичкоковской картины главные герои целуются, сидя на верхней полке в купе спального вагона, затем следует заключительный кадр фильма (общий план знаменитого экспресса, входящего в туннель), на несомненный сексуальный подтекст которого указывал в интервью Франсуа Трюффо сам Хичкок, отзываясь о нем как о «самом «безнравственном»» кадре из всех, что он когда-либо снял (см.: Трюффо Ф. Кинематограф по Хичкоку. М., 1996. С. 82. — Пер. Н. Цыркун).
Режиссер создает свое величайшее творение в реальности, используя подсознательные желания и подавляемые импульсы насилия миллионов ничего не подозревающих людей.
Для меня это — признак гениальности, силы и правды, признак неповторимости.
Щелчок…
— Черт возьми, смертельно хочется пива…
Щелчок…
— Чтобы стать великим режиссером, не нужны камера и пленка… нужны люди… место действия… реквизит…
Но прежде всего — люди… Простые, обычные, хорошие люди…
СТОП!
6
В двух кварталах к югу от Голливудского бульвара, где повсюду высились стены многоэтажных строений с шикарными апартаментами, затерялся маленький одноэтажный дом с облупившейся штукатуркой — островок старого Голливуда. Он выглядел как брошенный мотель, но заброшен не был: росли герань и папоротники, мусор был свален в канаву, а перед домом, где стояла машина, — чисто. Наступал вечер. Сквозь огромные, раскидистые ветви пальм струился жемчужный свет уличных фонарей.