Похороны ведьмы
Шрифт:
Дебрен натянул петельку выше левого локтя, отжег самоклепку.
– Теммо иншля Галь! – забулькал сгорающий зеленым пламенем листок.
– Трофейный, – словно извиняясь, улыбнулся светловолосый. – Взял у везиратских добровольцев под Викоевом, вот и балаболит по-теммозански, вместо того чтобы, как Бог велел, произнести инструкцию или рекламу. Но не бойся, это тоже из военных запасов. Янычарский. Солидная работа.
– Чего ты хочешь? – спросила довольно спокойно Курделия.
– Всего, что мне причитается. – Кавберт показал Дебрену, чтобы тот сел. – Каменоломню. Война – отличная
– Бери себе каменоломню, – пожала она плечами. – Как раз к камням-то меня не тянет. Я бы даже сказала, они мне отвратительны. Причины, полагаю, ясны.
– Насколько я понимаю, ты подпишешь соответствующий документ? – уточнил он. – Молодец, Курдя. Брат во Махрусе, у тебя в кармане чернильница, верно? – Зехений поспешно вытащил письменный прибор. – Прекрасно. Я знаю, что ты усиленно стараешься получить отдельный собственный акт дарения, так что…
– Неужто так голос по замку разносится? – равнодушно поинтересовался Дебрен. – Так вот почему ты босым ходишь?
– Береженого Бог бережет. – Кавберт глянул на ноги в одних портянках. – Только не думай, что я рассчитывал на случайность. Наверху у меня труба для подслушивания. Каждое ваше слово… Поэтому еще раз предупреждаю: никаких фокусов и фортелей. Это я тебе говорю, подрезанный. Если хочешь мою кузиночку оттрахать, так сиди спокойно на своем сидилазе и…
– Самолазе, – поправил Дебрен.
– Самотяге, – уточнил Зехений, раскрывая чернильницу и обмакивая гусиное перо в чернила.
– Само… – заикнулась Курделия, с отчаянием поглядывая на Вильбанда. Потом, уже твердо, на кузена. – А ты не вмешивай его в семейные проблемы. Он мне не муж и не жених, так что ни о каком траханье речи быть не…
– Не лги, Курдя. У меня труба. И глаза. На твое счастье, – добавил он со странной улыбкой. – Да-да, ты хорошо слышишь. Ты – моя родственница, вот я и подумал каким-то манером за этот акт, – он взглянул на рьяно пишущего монаха, – отблагодарить. И не знал как. Но подглядывал, подслушивал и теперь понял. Я тебе организую солидное траханье. – Ее лицо застыло. Он переждал немного и лишь потом ласково добавил: – Не бойся. С ним. Я добрый махрусианин, кровосмешение мне противно.
Дебрен подумал, что она выглядит несколько оглушенной, но явно не изумленной или запаниковавшей. Смущение, в которое переросло изумление, тоже было не более чем умеренным.
– Что ты собираешься делать? – спокойно спросила она. – Только не крути, Кавберт. Я тебя знаю. Я всегда видела, когда ты лжешь. И предупреждаю: я ничего не подпишу пока…
– Для начала сделаем то, что предлагает Дебрен. Траханье и процедура депетрификации. Надеюсь, это разрешит все наши проблемы. – Кавберт склонился над монахом, глянул ему через плечо. – Эй, это что такое?
– Серьезный акт требует пергамента, – спокойно объяснил Зехений, не переставая писать. – А поскольку у меня только один лист, то я решил одним махом…
– Одним махом – это я тебя… – Блондин замахнулся прикладом арбалета. – Посмотрите на него! С середины начал! Вот так поп затраханный!
– Не ведаешь, что говоришь, парень. Ты благодарить меня должен. Оказаться на одном акте дарения с Церковью – это все равно что жениться на дочери судьи. Можешь спокойно исками подтираться, никто у тебя дареного не отнимет.
– Но источник ты для себя уже выдрал, – угрюмо буркнул Кавберт, опуская арбалет. – Ну, что делать. Только кончай поскорее. Пергамент невелик, а мне нужно больше места, потому что и запись длиннее. – Он повернулся, взглянул на Вильбанда: – Я в трапезной видел скатерть. Поезжай и привези, подрезанный.
– Скатерть?
– Не глядеть же мне, как ты примешься задом махать над моей кузиной. Некрасиво, не говоря уж об эстетике. Калека с карлицей… Нет, холера! Как только здесь с делами покончу, надо будет заглянуть в бордель и наверстать упущенное, не хочу, чтобы воспоминания о ваших кувырканиях мне приятное портили. Ну, давай двигай. А инструменты, будь добр, вон туда. – Он указал на сарай у стены.
Вильбанд обвел взглядом всех, начиная с Курделии. Потом один за другим отбросил к воротам молоты, молотки, зубила, клещи и – в довершение – пару базальтовых грузиков. Проделал несколько неловких маневров и отъехал к дому.
– Ты тоже, кузиночка. Зеркальце, болты, самострел… Долой! Я вижу, что он разряжен, но оба мы знаем, что швыряться всякой всячиной ты большая мастерица. Меня не отбросишь, – удовлетворенно пошлепал он по капаку, – но шишки на лбу я тоже предпочитал бы избежать.
Она молча принялась поднимать и отбрасывать все, что лежало в пределах досягаемости. Даже красный шнур, сплетенный из платья и чулок, хоть для этого ей пришлось максимально вытянуть босую ногу и подтащить его к себе. Картинка была любопытная, и лишь спустя какое-то время Дебрен сообразил, что все потенциальные снаряды она отправила в угол двора при помощи рук. Более тяжелый самострел подтолкнула магией, но уже в полете. Незаметно.
Интересно. Впрочем, сама ситуация тоже была интересной.
– Пока его нет, – кивнул он на дом, – может, мы решили бы, что и как?
Все внимательно посмотрели на него. Даже Зехений. В глазах Курделии светилось больше чем внимание.
– Пока его нет? – сощурилась она.
Дебрен тут же осознал, что у него нет ни капака, ни даже власти в руках, чтобы смягчить возможное столкновение со стеной. Вся нижняя часть тела, начиная от паха, уже практически ничего не чувствовала.
– Я мало на что сейчас способен. – Он не смотрел на Курделию. Глядел исключительно на блондина. – Но если придется умирать, то кое-что еще сделать в силах. Ты дрался с теммозанцами, знаешь, что если человеку жизнь не дорога, а магии он чуточку нюхнул, то на прощание может так приперчить…
– А кто говорит о смерти? – Тон был беспечный, но слова вылетели слишком быстро, и Дебрен понял, что победил.
– Хочешь ее убить? – Он по-прежнему не смотрел на Курделию. – Дело ваше, нам это даже на руку, потому что нам платят за похороны. Но мы станем свидетелями.
– Зачем мне убивать сестренку? – Надо признать, что Кавберт не упирался как бык. Он сформулировал вопрос как логическую проблему, тут не было ничего общего с возмущением. – Ты же слышал: я буду на одном пергаменте с Церковью. Курделия подпишет акт добровольно. И в случае чего даже сама не сможет опротестовать.