Похождение одинокой женщины

Ланиус Андрей

Правда, приходить на службу следовало вовремя, к половине десятого утра, да еще расписаться в журнале на вахте, а вот уйти по своим делам на три-четыре часа можно было в любое время, сославшись на «срочную встречу с заказчиком».

Но главное, в офисе платили вполне прилично, да и премии давали регулярно.

Не такие крутые, конечно, как в банковской системе, но и не по минимуму.

Во всяком случае, Шура получала здесь раза в три больше, чем на прежней своей службе, вдобавок, забыла, что

такое нервотрепка.

В золоте не купалась, но на всё необходимое хватало вполне, да еще она умудрялась откладывать кое-что на «черный день».

Для нее, матери-одиночки, воспитывавшей двух сыновей-школьников, которые быстро росли, и для которых почти каждый год приходилось полностью обновлять гардероб, это «теплое местечко» стало настоящим спасением.

Разве не о такой работе мечтает всякая женщина, на которой лежит дом?!

Но как Шуре удалось попасть сюда?

Вы же понимаете, что чудес в этой сфере не бывает.

Спасибо Томиле, это она всё устроила вскоре после того, как Анатолию вынесли приговор.

Шура в тот период находилась в жутком стрессовом состоянии, и подруга, сама лишь недавно ставшая женой влиятельного человека, взяла ее под свою опеку, помогала и словом, и душевным участием, и деньгами. А затем поговорила со своим Калановым, тот позвонил кому-то, и вопрос об удобной работе для Шуры был решен в одну минуту.

В офисе ходили слухи, что Каланов сам имел какое-то косвенное отношение к «Фонду технической мысли», хотя здесь он никогда не появлялся.

Да и сама Шура уже с первых дней своей работы поняла, что одно лишь имя этого человека служит ей надежным щитом.

Ирина Григорьевна Вайновская, начальница отдела, 45-летняя женщина-вулкан с расшатанной нервной системой, регулярно устраивала разносы своим подчиненным.

Но только не Шуре, по отношению к которой демонстрировала подчеркнутую уважительность.

Впрочем, и Шура, со своей стороны, надо отдать должное, никогда не подавала той повода для раздражительности, в отличие от некоторых своих коллег.

Вообще, в их чисто женском отделе замужем была только одна сотрудница – молчаливая толстушка Виолетта, которая держалась особняком от коллектива.

Настроение же в отделе задавала группа из четырех молодых, до тридцати лет, особ, красавиц, как на подбор, причем разного типа.

Вот они-то, все без исключения, злоупотребляли возможностью надолго отлучаться с работы, даже не пытаясь придерживаться хоть какой-то очередности.

У каждой из них не было отбоя от кавалеров, менявшихся с неотвратимой регулярностью.

Все перипетии своих интимных переживаний дамы активно обсуждали вслух, притом в полный голос, порой на трагической ноте, со слезинками на глазах, но чаще, отпуская язвительные шпильки не только по адресу неверных партнеров, но и в сторону друг друга.

(Именно из их словесных дуэлей Шура узнала об уединенности дальнего уголка парка, куда и повела в тот вечер Варенухина.)

Иногда выяснения позиций перехлестывали через край, и тогда Ирина Григорьевна требовала прекратить истерику и немедленно вернуться к исполнению служебных обязанностей.

Но порой ядовитые стрелы летели и в ее сторону. И тогда Ирина Григорьевна, чьи отчаянные попытки удержать уходившую свежесть ни для кого не являлись секретом, тоже срывалась на крик, теряла над собой контроль.

Роль миротворца, в конечном счете, доставалась Шуре, и она вела ее столь искусно, что буря постепенно затихала, на лицах появлялись виноватые улыбки, после чего следовала прочувственная процедура взаимного прощения обид.

Когда мир устанавливался окончательно, Ирина Григорьевна обычно восклицала: «Шурочка, какой же вы счастливый человек, с вашим здравомыслием и уравновешенностью! Что бы мы все делали без вас?!»

И Шура, подыгрывая ей, принимала театральную позу и задорно отвечала в тон: «Кто хотел увидеть счастливого человека?! Посмотрите же на меня, это я!»

И все опять улыбались ей, вполне искренне соглашаясь с прозвучавшей оценкой.

Кстати говоря, все эти дамы тоже устроились сюда по протекции.

Включая Ирину Григорьевну, которая, по слухам, когда-то пережила бурный роман с важной шишкой из городской администрации.

Однако ни одна из них, даже начальница, не была ограждена от служебных невзгод так надежно, как Шура.

Ее защищало не только грозное имя Каланова, о котором в точности никто ничего не знал, но теперь уже и положение Томилы, слухи о влиянии которой на супруга, как и о ее давней дружбе с Шурой, каким-то загадочным образом просочились в среду сотрудников «Фонда».

Так или иначе, но когда у Томилы возникало желание пообщаться с подругой в будний день, она звонила Ирине Григорьевне, и та послушно отпускала Шурочку с работы, не задавая никаких вопросов.

Ну, чем не синекура?!

Положа руку на сердце, разве у Шуры совсем уж не было оснований называть себя «счастливым человеком»?

Со своим одиночеством она уже смирилась, давно научившись подавлять мечты о нежной мужской руке.

Да и разве это классическое одиночество, если у нее подрастали два чудных мальчика, которым она не могла нарадоваться!

Она уже договорилась с собой, что посвятит оставшуюся ей жизнь тому, что поставит их на ноги, даст им приличное образование.

Вот в этом-то и есть ее подлинное счастье!

И все было бы просто замечательно, если бы не эти необъяснимые звонки, которые, начавшись на прошлой неделе, терзали ей душу.