Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта

Йокаи Мор

Я часто видел эту статую, только находилась она в нише монастырской стены, с наружной ее стороны. Определенно здесь крылась тайна выхода, иначе с какой бы стати святому сейчас тут очутиться.

— О святой Себастьян, снизойди к моей мольбе, ведь я мораванин по матери, а ты благой покровитель этой страны. Ты прошел сквозь стену, молю тебя, научи и меня чуду сему. — Я смиренно взывал к святому, ибо сколько ни шарил глазами по голой стене, не замечал никакого отверстия за спиной статуи.

Из тела святого мученика торчали три медных стрелы. Одна из стрел блестела ярче других — будто много ладоней ее полировали. Какому отчаянному безбожнику взбрело в голову поворачивать в ране святого сие орудие смерти?

Я встал на постамент и попытался повернуть стрелу; медное оперение подалось

и… статуя, пьедестал, ниша — все переместилось… Надо мной сияло звездное небо. Я вместе со святым Себастьяном оказался за монастырской стеной.

— Позволь теперь, высокий заступник, воротиться обратно. — Повернув стрелу, я вновь очутился у винтовой лестницы подземелья.

Вот она — тайна дороги призраков.

Я прошел склеп, вернулся в церковь и внимательно осмотрелся в поисках одной очень важной подробности. Нашел! Надо мной красовался перевернутый саркофаг Арминия. Голова гроссмейстера пребывала в диаметральной неестественности. Что, если вернуть ее в нормальное положение? Гробница примет обычный вид и закроет доступ к лестнице, ведущей в залу Бафомета. Сказано — сделано. Христоненавистники проспят еще невесть сколько, а проснувшись, навряд ли выйдут из дьявольского своего капища, где нет ни окон, ни дверей, разве что стену проломают. А я завтра буду далеко-далеко, и никто не узнает, где меня искать.

Я решил направиться к архиепископу Аахена и подать жалобу на рыцарей ордена, поклоняющихся Бафомету. А чтобы сделать жалобу доказательной, принесу с собой поруганные, оскверненные церковные сосуды. Нет! Не дотронутся губы благочестивых христиан жертвенного кубка, из которого пили Саломея и Далила. Никто не будет принимать крещение из купели, куда изрыгнул Навуходоносор. Не коснется верующих святая вода из кропила, коим сатанинский жрец черпал текучий пламень из реки адовой! Надобно заново освятить сосуды и наложением рук благословенных снять околдование. И посему я решил доставить всю церковную утварь архиепископу, предстать пред синодом святой инквизиции, дабы очиститься от пагубы злого духа.

(— Воистину бог тебя вразумил, сын мой, на благой поступок! — воскликнул князь, донельзя возмущенный святотатствами «рыцарей терния», простое перечисление коих побуждает христианина к покаянию. — Действовал ты сообразно с законами правды и религии.

— Ну и дела! — рявкнул советник и ударил судейским жезлом по столу. — Злодей так ловко ограбил церковь, что его за это хвалят и приговаривают: прав ты, сыне!

Яростно заспорили советник с князем, вскочили с мест, стуча кулаками по столу, так что на столе дружно заплясали светильник, череп, распятие, песочница. В конце концов прервали разбирательство. Путь к виселице удлинился еще на день, и преступник посмеивался про себя.

На следующее утро судьи, несколько утихомирившись, продолжили in pendenti [37] оставленное дело.

— На чем, бишь, остановился обвиняемый?)

В ризнице нашел я объемистый кожаный мешок, собрал оскверненную золотую и серебряную утварь, не забыв и венец Пресвятой девы. Тяжелый мешок страсть как ломил плечо, а переложить было нельзя — на другом сидел белый голубь. С помощью святого Себастьяна выбрался я на волю, за монастырскую стену. Теперь оставалось лишь спуститься с высокого укрепленного вала. Поискал я, поискал и нашел веревочную лестницу, оставленную богоотступными, развратными язычницами. Спустился вниз и, сгибаясь под тягостью драгоценной ноши, двинулся в гавань.

37

В неразрешенности (лат.).

(— Минутку, — встрепенулся советник. — Похоже, ты попался, мошенник. Ибо тут критерий, согласно которому возможно определить меру греховности или благочестия твоего поведения. Почему ты с вышепоименованными церковными сокровищами пошел в гавань, где стояли готовые отплыть корабли, а не в ратушу? Бургомистру, городскому старшине или фогту изложил бы суть дела, рассказал о неслыханных кощунствах. Усыпленных тобой виновников поймали бы in flagranti, [38]

если все было действительно так, как ты утверждаешь.

38

На месте преступления (лат.).

— Да, злодей, потрудись объяснить, — нахмурился князь.)

— Объяснение простое, ваше высочество, — ответил обвиняемый, нимало не смущаясь. — Одно словечко, и сиятельный князь все поймет. Указанное событие произошло в городе Штеттине, а город сей находился в ту пору под властью шведского короля Густава Адольфа. Его военачальникам-еретикам было полностью и решительно наплевать, что в католических монастырях, кои они сами бесчисленное множество раз подвергали осквернению, служат Бафомету и справляют таинства Милитты. Более того, жили они с «рыцарями терния» в дружбе и согласии, и продажные эти рыцари купно со шведами боролись с кайзеровскими войсками, являясь одновременно и еретиками и предателями. Нести жалобу в ратушу — все одно как себе самому могилу копать. Потому решил я бежать во владение какого-либо достойного немецкого князя, где меня выслушают с пониманием, в страну, где праведный суд творит благодетельная инквизиция. Столь чудовищные богохульства, безусловно, полагал я, дадут повод для начала военных действий. Выследить и поймать меня в открытом море было бы не так-то легко, потому и направился я в гавань Штеттина.

(— Habet rectum! Rectissimum! [39] — поспешил согласиться князь. — Еретики шведы не могут судить в делах столь тонких и спиритуальных. Furtum sacrosanctorum [40] должно вычеркнуть из списка преступлений.

— Спорю на что угодно, мошенник сумеет весь реестр перечеркнуть, — пробурчал советник в бороду. — Ладно. Теперь следует homicidium — убийство.)

Часть пятая

HOMICIDIUM [41]

39

Правильно! В высшей степени правильно! (лат.)

40

Хищение святынь (лат.).

41

Человекоубийство (лат.).

На голландском судне

Несмотря на острую нужду в деньгах, я поостерегся сунуть руку в кружку для доброхотных приношений, хотя в дни страстей господних там было полно и медяков, и всякой серебряной монеты, — вот вам лучшее доказательство моих благих намерений. На мне еще болтался маскарадный реквизит служителя иудейского первосвященника: римский балтеус, сандалии и древнееврейская тога. Где угодно меня бы приняли за безумца или шута, только не здесь: шведские власти объявили Штеттин вольным городом, и в устье Одера бросали якорь торговые суда всех наций. На пирсе толпились негры, испанцы, турки, берберы, китайцы в самых необычных одеждах, так что любой диковинный наряд не привлекал особого внимания. К моему нелепому костюму тоже никто не стал приглядываться.

Расспрашивать никого не пришлось — я увидел судно с поднятыми парусами, которое готовилось сняться с якоря. Случай привел меня на голландский корабль.

Хозяин — менеер Рейсен — находился на палубе, пока попутный ветер не вывел корабль из устья в широкий залив. Когда в его бдительном надзоре надобности уже не было, он заприметил меня, сидящего возле своего мешка на палубе; подошел, оглядел меня с головы до пят, засунув руки в карманы, и произнес дюжину фраз на разных восточных наречиях. Я, конечно же, ничего не понял. Тогда, наконец, владелец судна выругался на своем родном фламандском диалекте: «Черт возьми, по-каковски же кумекает этот малый?»