Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта
Шрифт:
Железный ошейник мне в пользу обернулся, дав преимущество перед другими попрошайками. Если кто интересовался происхождением моего ошейника, я объяснял так: я возвращался из Святой земли, из Иерусалима, сарацины взяли меня в плен и навесили железный обруч; освободился я чудом господним и теперь стану носить это железо в покаяние до самой смерти. Верили мне добрые люди. Немало грошей поймал я на эту железную приманку и благополучно пронищенствовал через всю Польшу. Так пересек я границу Бранденбурга, задумав вернуться на родину, в отчий дом, и продолжить ремесло отца — был он честным кожевником. Но в первом же городе обступила меня толпа. И не для того, чтобы накормить, но подвергнуть меня допросу: кто я да что я, и почему дерзаю милостыню просить. Я ответил — честь, мол, вам оказал, нищим в город явившись; извольте принять паломника из Святой земли с веригой железной на шее. Но водится за немцами крупный недостаток: вечно они себя умнее других считают. В толпу на рыночной площади протиснулся городской фогт и давай выпытывать:
— Имя? Как зовут?
— Не зовут меня вовсе, никто принимать не хочет.
— Что делаешь?
— Голодаю.
— Откуда пожаловал?
— Из Иерусалима.
— Не лги, я туда дорогу знаю. Назови, через какие страны шел!
— Маркоманией и Скифией, Бессарабией, Аравийской пустыней, Бактрией и Месопотамией, а сюда прямо из Кольрабии.
— Неправда и ложь! Я знаю, где лежит Палестина, меня тебе не обмануть. В Палестину можно попасть только через Зингарию и Пафлагонию, Каппадокию и Ближнюю Индию. У нас в Бранденбурге карта имеется.
— Через те края я ночью проходил, вот и не смог прочесть названий.
— Откуда у тебя железо на шее?
— От его черного величества султана Сагахриста, у которого я находился в плену ровно пятьдесят два года и три дня.
— Но ведь тебе не больше тридцати!
— Да, но в Абиссинии солнце слишком печет. От жары время сжимается, и шесть лет превращаются в один год.
— Быть того не может, враль ты бессовестный! Напротив, от теплоты все расширяется, потому летние дни длиннее зимних. Нам в Бранденбурге это хорошо ведомо. — И возмущенный фогт схватил меня за ошейник, намереваясь отправить в каталажку.
— Ложь? — в свою очередь возмутился я. — Оседлай-ка горячую печку в своих штанах из козьей шкуры и увидишь, как они сожмутся.
В толпе одобрительно засмеялись. Но я бы провалился на экзамене, не пошли мне случай некоего рыцаря в помощь — тот, верхом на коне, проезжал по рыночной площади. Его украшал шлем с перьями, кираса из буйволовой кожи, с плечей ниспадал красный плащ с большим белым крестом. У седла — щит в форме сердца, на щите был изображен точно такой же рыцарь, как он сам, а позади него на лошади сидел сорванец вроде меня.
(— Ха-ха-ха, — засмеялся советник, — теперь тебя уличу я, а не фогт. Ведь это герб тамплиеров, а орден, как известно, упразднили еще в четырнадцатом веке!)
— Я знаю, орден был уничтожен, однако некоторые из уцелевших бежали в Бранденбург и, сохранив герб тамплиеров, здравствуют и по сей день под именем «рыцарей терния», о чем речь пойдет далее.
И Гуго продолжил свой рассказ.
Появление рыцаря произвело шум в толпе, женщины старались пролезть поближе, самым удачливым посчастливилось поцеловать край его плаща. Рыцаря чуть не стащили с лошади. Сей господин носил ярко-рыжую бороду, пылал ярко-рыжей шевелюрой, и даже если б мне не сказали, я бы и сам догадался, что имею дело с «красным братом».
— А вот и красный брат, — возгласил фогт. — Попробуй солгать тому, кто дважды побывал в Палестине, пройдя по суше и морем, кто уничтожил двести неверных и освободил тысячу паломников. Поговори с ним, пусть он тебя повыспросит.
Я испугался не на шутку: если тамплиер начнет меня экзаменовать, вряд ли мне потянуть с моими познаниями географии. Он остановил коня прямо перед моим носом и, узнав из говора толпы, что я хвастаюсь возвращением из Святой земли, решительно пригладил ладонью роскошную бороду и вопросил зловещим, низким голосом:
— Чем ты докажешь пребывание свое в Святой Земле?
И вдруг меня озарила спасительная мысль: доказательство у меня буквально под рукой. Я приподнял костыль, унаследованный от благочестивого мусульманина — его поперечина была сплошь инкрустирована затейливым узором из медной проволоки.
— Взгляни, рыцарь, ты ведь знаешь арабский язык. Здесь начертана история моих злоключений в плену у неверных и моего чудесного вызволения.
Рыцарю стало явно не по себе. Даже борода в замешательстве задрожала. Теперь он испугался, как бы я его не разоблачил: сроду, дескать, он не был в Святой земле и ни с одним турком не разговаривал.
Взял он посох, сосредоточенно повел глазами справа налево, словно и впрямь читая по-восточному, и внушительно изрек:
— Это действительно письмена арабские, к тому же сарацинские, вдобавок туркоманские, здесь подробно рассказано, что с тобой случилось в плену у неверных. Следуй за мной, благочестивый паломник, будешь гостем в моем замке.
Городской фогт враз исчез, будто его тут и не было вовсе, а ликующая чернь понесла меня на плечах за рыцарем через весь город в обитель красных братьев. Обитель располагалась на холме, окруженном рвом и частоколом, внутрь проникали через подъемный мост. Рыцарь поручил меня стражникам, которые тотчас раздели, вымыли меня с мылом, причесали, выбрили тонзуру на макушке и переодели в грубую красную рясу — по размерам судя, носил ее в свое время человек, которому куда больше повезло в жизни, чем мне.
Экипированный таким образом, предстал я в трапезной пред господином рыцарем, сидевшим с двенадцатью собратьями, из коих он казался наиболее воспитанным и сдержанным.
— Quadraqinta tonitrua! [30] — (Это было одним из мягких выражений в его лексиконе.) — Ты мне по душе, парень. Сроду не встречал я лгуна, который бы врал столь искусно. Оставайся с нами. Нашего ризничего черт приютил — вчера помер от черной оспы, вот ты и займешь его место. Да и ряса его уже на тебе.
30
Сорок громов и молний! (лат.)
Можно представить, каково мне было в рясе умершего от черной оспы. Я позволил себе робко заметить, что никогда не обучался наукам, для сей должности потребным.
— Per septem archidiabolos! [31] — расхохотался рыцарь. — Я в этом и не сомневался. Ну да не беда, мы тебя быстро обучим. — И тут ему бросился в глаза мой железный ошейник. — Эй! Lucifer te corripiat! [32] Это еще что за колесо?
Я принялся было разглагольствовать насчет святого обета, чем вызвал всеобщее веселье.
31
К семи архидьяволам! (лат.)
32
Люцифер тебя побери! (лат.)