Похождения Бамбоша
Шрифт:
«Полиция подумает, что они поубивали друг друга», — подумал бродяга и не ошибся.
Затем он первым ступил за порог вышибленной двери, протянул руку Мими и подбодрил ее:
— Идите же смелей, не бойтесь. Обопритесь о мою руку. Оба — почти без сил, никем не замеченные, спустились по лестнице, вышли на улицу и направились к дому по улице Сосюр, где, терзаемая отчаянием, поджидала дочь матушка Казен.
Мими с Боско условились скрыть от бедной больной, какой опасности подвергалась и чудом избежала ее дочь. Во что бы то ни стало надо было уберечь калеку от этой новой боли. Хватит с нее и того, что она оплакивает Леона, которого полюбила как родного сына, а также необходимости утешать Мими, ведь у девушки глаза были вновь на мокром месте…
Этот день, который должен был наполниться радостью и счастьем, стал днем траура для всех друзей почтенной женщины и ее дочери.
Боско, не полагаясь уже на собственные силы, решил испросить совета у Людовика Монтиньи. Перепрыгивая через ступеньки, он помчался к нему. Дорога заняла минуты две — дома стояли рядом.
Глаза Людовика покраснели от сдерживаемых слез, лицо покрывала смертельная бледность.
Боско, чувствуя, что произошла катастрофа, спросил его:
— Что стряслось, месье Людовик?
Интерн, увидев своего смиренного и самоотверженного друга, заглянул в его по-собачьи преданные глаза, и чувства медика разом хлынули наружу.
— Ах, Боско, милый Боско! Я — несчастнейший из людей!..
— Вы меня огорчаете! Неужели с мадемуазель Марией случилось какое-нибудь несчастье?
— Все кончено для нее… Все кончено для меня… Она выходит замуж за другого…
— Господи, помилуй! Быть того не может!..
— Увы, может… Другой счастливец, человек куда более ловкий, чем я, вернет ребенка и станет ее мужем… И еще она пишет, что скорее убьет себя, чем вступит в этот проклятый брачный союз.
— Разрази меня гром! Это невозможно, или за всем этим кроется какая-то страшная тайна! Черт возьми, все это должно быть как-то связано!
— Что — все?
— Убийство Леона…
— Как? Леона?! Леона Ришара?.. Я как раз одевался… И тут получил письмо, в котором Мария возвращала мне данное слово. В отчаянии я обо всем позабыл… о свадьбе… о друзьях…
— …И еще изнасилование Мими…
— Что-о-о?!
— Изнасилование Мими, которому я помешал, убив двух бандитов.
— Но ты, откуда ты взялся?
— Из катакомб. Именно там я слышал, как главарь банды, исполняя волю Малыша-Прядильщика, приказал убить Леона и обесчестить Мими.
Интерн решил, что его друг тронулся умом. Он испуганно глядел на него, не в силах поверить, что все это правда.
Боско понял значение этого взгляда и отрицательно покачал головой.
— Нет, я не свихнулся, хотя и должен был бы сойти с ума из-за всего, что произошло с нашей последней встречи. В конце концов, отдать концы — это было бы наименьшее из того, что мне довелось пережить…
— Что ты хочешь этим сказать?!
— Да что раз десять жизнь моя висела на волоске.
— Да говори же, говори, рассказывай! Я уже и сам не знаю, на каком я свете! Еще немного, и я руки на себя наложу! Во всяком случае, не буду так страдать!..
— По-моему, паршивое средство. Смерть-то, ведь она надолго.
— Ты еще можешь шутить!
— Черт побери, что за чушь вы несете! Позвольте рассказать вам о своих похождениях, и вы убедитесь, что все повязано между собой.
— Рассказывай. — Обескураженный студент рухнул в. кресло.
— Минуточку, патрон. Вот уже часов эдак тридцать я ничего не жрал. И в охотку положил бы сейчас на зуб, скажем, каких-нибудь овощей… А к ним совсем пустячок — с дюжину крутых яиц, колбаски эдак фунтик, вязаночку сарделек.
Интерн велел служанке принести все то, что заказывал Боско.
Через десять минут бродяга, уписывая за обе щеки принесенную снедь, повествовал о своих неимоверных приключениях, а интерн жадно ему внимал.
Боско начал со встречи с Черным Редисом, потом сообщил, как ему пришла в голову мысль внедриться в шайку арпеттов, чтобы подключить «подмастерьев» к поискам малыша Жана.
Затем он описал организацию юных мерзавцев, их предводителя, их так называемые подвиги, коллективное судилище и экзекуции.
Наконец, очередь дошла до передряги, в которую они попали с Франженом Шишкой, до бегства по лабиринтам катакомб и падения в яму.
Поначалу падение оглушило его, и Боско подумал, что пробил его последний час. Он не знал, сколько пролежал разбитый, перемолотый, но все-таки встал, почти неспособный двигаться.
Ведь Боско не был маменькиным сынком, такие, как он, чувств не лишаются.
Поднявшись на ноги, он ощупал себя, понял, что кости целы, и пришел к выводу, что следует искать выход. Хотя и понимал: это бредовая идея.
Боско ползком обследовал яму. В окружности она имела метров десять. Почва была влажной, как будто во время дождей сюда просачивалась вода.
Передвигаясь на четвереньках, он сделал находку, заставившую его вскрикнуть от ужаса: он нашарил человеческие останки. И не какие-нибудь старые кости древних времен, а совершенно свежий скелет с еще сохранившимися кусками плоти.
«Какой-нибудь бедолага, прежде меня грохнувшийся в эту ямину», — мало-помалу успокаиваясь, подумал Боско.
Шаря по стенкам, он вдруг нащупал какое-то углубление. Отверстие было небольшое, чуть шире печного зева.
Отважившись, Боско ринулся в него. Все равно помирать, так лучше, хоть и без надежды, попытать счастья…
Полз он долго, ему не хватало воздуха, узкие стены сжимали бока, иногда он застревал — ни назад, ни вперед. Он ощущал то, что, вероятно, испытывают люди, погребенные заживо. Силы покидали его, дыхание прерывалось, порой, пытаясь освежиться, он прикладывал пересохшие губы к влажному грунту. Потом снова полз на животе, извиваясь, как земляной червяк. Это длилось долго: то горячечное возбуждение, то страшная слабость попеременно терзали его.