Похождения Нила Кручинина
Шрифт:
— И что же?
— Мы идём или во всяком случае стараемся идти туда, куда оно, по-моему, глядит.
— А почему было не спросить об этом прямо?… По-моему, там были только свои.
— Вот этот-то вопрос меня и интересует больше всего: не было ли в комнате кого-нибудь, кого ты не назвал бы своим?
— По-моему, — с усмешкой сказал Грачик, — тот единственный, кто не был бы «своим», был мёртв.
— Мёртв?… — Кручинин слегка присвистнул: — Если бы я был уверен в том, что он мёртв.
Тут Грачик сам едва не свистнул от
— Так… А что общего между этим ограблением и планом минирования станции? — спросил он. — Мне показалось, что вы…
— Да, именно это я и хотел сказать: секретарь достал из сейфа план расположения мин в здании централи и объяснение устройства, которым можно произвести взрыв.
— Почему вы так думаете?
— Потому, что владелец шкафа — будь то убитый секретарь или пока ещё живой патрон — человек большой пунктуальности. Все, что хранилось в сейфе, перечислено в табличке, прикреплённой к внутренней стороне дверцы. В этом списке план минирования стоит в ряду, соответствующем номерам больших голубых конвертов. Бумаги или ценности хранятся на других полках и имеют другую нумерацию. Любому из нас было бы достаточно полминуты, чтобы убедиться: именно этого конверта нет на месте.
— Позвольте, пожалуйста! Ведь отперт ещё один маленький ящик внутри сейфа? — возразил Грачик.
— В нем, при всём желании, нельзя было поместить план, нанесённый, несомненно, на большом листе бумаги или кальки.
— Голубого конверта не было и на трупе!
— Не было.
— Значит, его и унёс грабитель? Так полагаете?
— Если он вообще что-нибудь уносил из здания станции.
— Э-э, джан! Вы хотите сказать, что он с своей добычей остался там?
— Грабитель-то, если можно так назвать того, кому этот план был нужен, несомненно, остался там, но пакета у него уже не было.
— Почему вы так думаете?
— Потому что шпингалет окна, которым я заинтересовался, был поднят, и створка притворена недостаточно плотно, в то время как все остальные окна, в полном соответствии с сезоном, были затворены очень тщательно.
— Запор мог быть поднят давным-давно?
— Если бы окно было давно неплотно за творено, то в комнате не мог бы удержаться такой спёртый воздух, и на пыльном шпингалете не сохранилось бы ясного следа пальцев.
— А почему вы думаете, что убийца остался в, пределах станции? Ведь лейтенант довольно убедительно показал: проще всего было скрыться по запасной лестнице, по которой похититель и проник в кабинет.
— Последнее требует доказательств. А то, что он убежал по этой лестнице, отпадает. Нельзя беззвучно пробежать шесть маршей по железной лестнице. Это должно быть хорошо слышно далеко за пределами лестничной клетки… Если только человек не бежит в носках. А это тоже отпадает… Одним словом, железная лестница — довольно надёжный свидетель.
— Чему?
— Тому, что никто по ней не сбегал.
— Выходит, по-вашему, убийца
Грачик в сомнении покачал головой, но Кручинин отрезал:
— Безусловно.
— Значит, нужно было обыскать станцию. Непременно обыскать.
— И либо найти его, либо нет. Но зато уж наверное показать преступнику или преступникам, что мы кое о чём догадываемся.
— Так почему же вы не попросили шефа оцепить станцию?
— Чтобы сообщники убийцы, те, по чьему приказанию он действовал, пока ничего не боялись.
— Ай-ай-ай! — Грачик укоризненно покачал головой и даже прищёлкнул языком. — А вы думаете, что очень корректно с вашей стороны скрыть все эти соображения от наших любезных хозяев?
Кручинин вынул из кармана листок и, протянув его Грачику, направил на него луч карманного фонаря.
— Полюбуйся.
Это был пропуск в помещение станции.
— Подложный пропуск на имя Браду! — воскликнул Грачик.
— Если бы подложный! Бланк не возбуждает ни малейших сомнений.
— Вы хотите сказать: он выдан… в полиции? Да, трудное время. Совсем паршивое время.
— Не столь трудное, сколь сложное. А общем довольно интересное. Ты не находишь?
— Да, да… — рассеянно повторил Грачи и, помолчав немного, спросил: — Джан… Вед ежели пропуск был предъявлен, а дружинник об этом промолчал, хотя это могло бы его оправдать в глазах начальства, — значит этот дружинник… — И. Грачик, сделав многозначительную паузу, вопросительно посмотрел на Кручинина.
— Ну, ну, — ответил тот, — что ты хочешь от парня, который вчера ещё стоял у станка? Чтобы он не растерялся при виде сразу двух полицейских, да двух иностранцев в придачу?! Ты забываешь условия, в каких тут жил рабочий.
— И всё-таки его поведение мне очень не понравилось… Нет, нет, не понравилось. — Грачик с сомнением покачал
головой, что-то обдумывая. Но прежде чем Грачик успел задать следующий вопрос, который должен был разъяснить ему до конца весь ход мысли Кручинина, тот остановился и, указав на верх здания станции, где тускло светилось одинокое окошко третьего этажа, сказал:
— Вот мы и пришли.
Грачик увидел, что они стоят в закоулке, ещё более мрачном, чем прежний. Сюда выходил задний фасад станции. Было очень темно. Несло зловонием, по-видимому, с расположенного где-то поблизости кожевенного завода.
— Нечего сказать, уютное местечко. Совсем для Нового года. Встречайте, пожалуйста, — пробормотал Грачик, но Кручинин не обратил на это замечание никакого внимания. Переходя на обычный для него в таких случаях способ разговаривать с самим собой, словно бы спутника тут и не было, он стал негромко говорить: