Похождения робота
Шрифт:
Как сейчас помню свой первый урок практической езды в автошколе.
Инструктор Василь Иванович посадил меня за баранку машины с табличкой «Учебная» и отечески хлопнул по плечу:
— Давай, Сашок, жми! Поглядим, какой из тебя шоферюга выйдет!
У меня аж сердце пело, когда я вертел баранку, колеся по улицам. Василь Иванович одобрительно кивал, но, когда мы выехали за город и погнали мимо леса, велел остановить машину и пересел на мое место.
Я испугался:
— Неправильно что-нибудь, Василь Иванович?
— Все
Я успокоился и начал присматриваться.
Мы свернули в лес, а Василь Иванович, как настоящий ас шоферского дела, повел машину по кочкам и колдобинам, лавируя между пней, пока не остановились между свежей вырубки.
Василь Иванович вылез, откинул боковой борт и сказал:
— Давай, Сашок, берись-ка, закатим пяток поленец. Знакомая женщина просила: ей на погреб требовается.
Я с непривычки испугался, но Василь Иванович отечески хлопнул меня по плечу:
— Порядок будет! Какой же ты шоферюга выйдешь, если такой чепухи боишься? Для шофера что самое главное? Самое главное — рот не разявать!.. Понял, нет?
Я успокоился, и мы с Василь Ивановичем быстро закатили в кузов пять бревен.
— Сейчас другой дорогой проскочим, — сказал Василь Иванович, садясь за баранку. — А то недалеко постоянный пост автоинспекции околачивается. Они все время возле речки ушицу варят и могут придраться с пьяных глаз… А ты — примечай покуда.
Мы проскочили автоинспекторов другой дорогой, которую я хорошо приметил. Дальше машину опять повел я, а Василь Иванович сидел как пассажир и любовался различными видами.
— Стой! — закричал он вдруг. — Останови!
Я сначала испугался, но Василь Иванович сказал:
— Давай, Сашок, заскочим! Глянь, это не бахча ли во-он зеленеется?
Я успокоился, заскочил на бахчу и доложил, что там растут тыквы без сторожа, и даже принес Василь Ивановичу одну зеленую тыквочку напоказ.
Василь Иванович разломил ее, понюхал, надкусил и вздохнул:
— Ох, жалко: коровы у меня нету… А у тебя?.. Хотя какая в общежитии корова. Эх, мать честная!.. Вот незадача… Ну, ладно, вали!
Мы отвезли знакомой женщине бревна и опять поехали по городу.
Василь Иванович все о чем-то задумывался, потом махнул рукой:
— Хрен с ней! Давай, Сашок, заскочим на ту бахчу!
Мы заскочили на бахчу и натаскали в кузов около сотни зеленых тыквочек.
Потом заскочили домой к Василь Ивановичу и свалили тыквы во дворе.
— Зачем они вам, Василь Иванович? — поинтересовался я. — У вас же никакой скотины нету?
Василь Иванович почесал затылок и сказал:
— Да куда-нибудь пристроим. На худой конец выкину… А чего им там лежать зря? У настоящего шоферюги не должно ничего пропадать! Ему все годится! Он найдет, куда приспособить!.. Понял, нет?
Больше в этот день нам никуда не удалось заскочить, потому что мой час практической езды кончился.
… Экзамен я сдал не Василь Ивановичу, а другому инструктору. Понял, нет?
ПУТЕВОДНАЯ ЗВЕЗДА
Начинающий актер маленького провинциального театра Паша Мушкетский и не подозревал, что о нем персонально главреж имел конфиденциальную беседу с высоким гостем из областной газеты — театральным критиком Пугачевским, приехавшим на премьеру спектакля «Анна Каренина», где Паша играл роль лакея без слов.
Критик — совсем еще молодой человек в телескопических очках — сидел в главрежском кресле, а сам главреж, умудренный жизнью седовласый старец, расхаживал по кабинету и вкрадчиво говорил, наклоняясь к критику то с одной, то с другой стороны:
— Войдите в его положение, Алексей Николаевич… Мы все знаем — у вас светлый взгляд… Мушкетский — актер молодой, все у него еще впереди! Главное, надеюсь, вы не будете отрицать, он думающий актер, не манекен какой, не робот, ведь у него, если можно так выразиться, озарения…
— Какие еще озарения? — вяло спросил Пугачевский. — Вышел с каким-то отчаянным видом, уставился на господ, будто вот-вот топор достанет, а уходя, на них поглядел с ненавистью. Да его тотчас выгнали бы за такое поведение, он лакей или кто?
— Вот-вот! — торжествующе поднял руку главреж. — Именно — не лакей! Он — человек! В глубине души он должен ненавидеть и презирать своих эксплуататоров, и Мушкетский пытается показать, как в порабощенном человеке зреет чувство протеста, собственного достоинства. Это, если хотите, авторство актера! Он утверждает протестующее начало в этой, на первый взгляд, бесперспективной роли.
Пугачевский пожевал губами, как бы пробуя мысль на вкус:
— Может, вы и правы…
— Вот это и попросил бы вас отметить в своей статье, — подкатился к нему главреж. — Вообразите: ищущий актер, он — в поиске, он — на распутье. Ваше доброе слово, напутствие метра послужило бы для него большим моральным стимулом, путеводной звездой! Так сказать, старик Державин нас заметил и… та-та-та… благословил!
Несмотря на молодость, Пугачевский был падок на подобные сравнения, и через несколько дней в областной газете появился подвал «Авторство актера — что это такое?»
О Паше Мушкетском там было сказано:
«Стихийная эмоциональность, оригинальная трактовка молодым актером Мушкетским образа лакея убеждают. Сочетание достоверности и обобщения позволяет артисту раскрыть в скупой роли твердую гражданскую позицию, которая определяется не столько авторским материалом, сколько предельной самоотдачей актера».