Похождения Шипова, или Старинный водевиль

Окуджава Булат Шалвович

...Зачем тебе алмазы и клятвы все мои?.,

"Господи, хорошо-то как!
– подумал Михаил Иванович.
– Совсем антре".

В дверь снова постучали.

– Кто там еще?

Он опять подкрался к двери. Легкое дыхание из-за нее послышалось ему. Уж не Дася ли? Дася, Дарья Сергеевна, голубка, Дасичка... Лямур? Мур-мур-мур?.. И открыл дверь. Коридор был пустынен и тих.

– Эй!
– крикнул он.

Появился мальчик в красном казакине.

– Ты чего?
– спросил Шипов подозрительно.

–

Ничего-с.

– А кто стучал?

– Никого не было-с, ваше благородие.

Щи уже остыли, уже не было в них прежней прелести. Белая пленочка застывшего жира напоминала осеннюю корочку льда на тихом пруду где-нибудь в Веденееве, Чапчнкове или в Ясной, у самой барской усадьбы, которая еще недавно отражалась в этом пруду, а теперь вот - лед.

...В полку небесном ждут меня.

Господь с тобой, не спи!..

"А я и не сплю, - засмеялся Шипов и похрустел ассигнациями.
– А кабы не граф Лев Николаевич, не видать бы этого богатства..."

Он налил рюмочку и с умилением выпил за графа.

Вошел Севастьянов: i

– Может, чего надо?

– Ничего не надо, - сказал Шипов расслабленно.
– Не побрезгуйте, любезный...

Хозяин присел, удивляясь одинокому барину.

– А что, - спросил Михаил Иванович, - граф Толстой Лев Николаевич у тебя живал?

– А как же-с, - сказал Севастьянов, - непременно-с. Как в Тулу приезжают, завсегда у меня-с...

"Ах, - подумал Шипов, снова умиляясь, - совсем ан-шанте..."

– Ну, и что он? Как он?

– Нумер, значит, у них, - сказал хозяин, - завсегда поменее вашего, в одну комнату-с.

– О?
– удивился Михаил Иванович.
– Подумать только!

– Человек он молодой, обходительный, одеваются просто...

– Ах ты господи...

– У них и имение тут недалеко-с, Ясная Поляна, дедушки ихнего.-с...

– Это мое имение, - вдруг сказал Шипов, - вот так-то, брат.

– Как же-с, - засмеялся Севастьянов, - они там живут, я знаю.

– Они живут, а имение мое. Я и доход с него получаю...

– Пополам, что ли?
– удивился хозяин.

– Да, - сказал Шипов.
– Ваше здоровье...

"Эх, Матреша, - подумал он, - поглядела бы ты на меня!.."

Севастьянова уже не было. Жизнь продолжалась.

И вдруг нестерпимое, как огонь, желание увидеть Дасю овладело Шиповым. Увидеть, повиниться, похрустеть ассигнациями. Голова была легка, никаких тревог уже не было - одна надежда на успех, одно упование,

И вот он бежал, вытянув шею, в коричневом сюртуке и в цилиндре, а вровень с ним по мостовой катила извозчичья пролетка, и громадный, чернобородый, розовогу-бый извозчик приглашал и приглашал прокатиться:

– Барин, а барин, садись - подвезу.

Но Шипов бежал, не обращая внимания на экипаж.

Вот и дом, вот и крыльцо, и дверь. Настасья отворила и не узнала. Он отпихнул ее плечом; не снимая цилиндра, ринулся в кружевную гостиную, стараясь не потерять, не позабыть каких-то никому не известных доселе слов, витиеватых построений, вдохновенной высокопарности раскаявшегося и жаждущего прощения. Он знал, с чего начнет, но прежде... этот элегантный господин в клетчатых панталонах цвета беж, в коричневом сюртуке, обшитом по бортам шелковою тесьмою, в.цилиндре, сверкающем и переливающемся, подобно нимбу, бросится на колени и поползет к ее ногам с видом паломника перед гробом господним.

"Дарья Сергеевна, вот он я! Голубушка, бонжур! Я озолочен и вас хочу озолотить на всю жизнь... Вы пб-думайте, сетребьен, как можно этим распорядиться! Ля-мур?.. Ручку, ручку, пожалуйте-с..."

Она вскрикнет, отступит на шаг, закроет на мгновение голубые глазки: "Ах!" Белая ручка упадет невзначай на широкое, коричневого альпага плечо...

"Ночей не спал, изголодался... Великий пост у меня был, Дасичка, перепелочка, о тебе молился, вымолил вот... Тысяча рублей!"

Она зарыдает, запрокинет головку, выставив, слабея, белую шейку.

"У меня имение здесь неподалеку, да, да, рядом совсем... Да не плачь ты, не плачь, не реви, консоме, вот, ей-богу! Ну чего ты? Али я тебе не люб?"

"Люб, люб... Иди сюда, дурачок. Встань с пола, не пачкай новых панталон, дурачок, мужлан, чудовище. Настасья, пошла прочь... Ах, ты мне все платье измял, сумасшедший..."

Он влетел в кружевную гостиную и остановился. Она стояла перед ним, вскинув брови, приоткрыв ротик, готовая крикнуть. От него исходило сияние, слепило. Она прикрыла глаза.

Вот и стол, приготовленный к вечерней трапезе, и самовар гудит, и ватрушки золотисты, как праздник... А вот я тебе еще чашечку, еще ватрушечку... Ах, что-то я нынче пермете, переел... Ну, тогда спать пора... Спать? Хе-хе-хе... Ну, так чего же, спать так спать, хе-хе...

Все забыто, все прощено, все кануло. В мире нет ничего, кроме ликования двоих. Я бросаю к твоим ногам свою честь, имение, тысячу рублей ассигнациями... Сколько нам еще осталось жить на этом свете? Пустяки...

Господин в коричневом. сюртуке полез за пазуху за ассигнациями, чтобы развеять их по кружевной гостиной.

"Ну? Что? Каково? Сроду таких денег в руках не держал... Мезальянс. Когда я жил в доме князя... Еще одну пару мне купим: сюртук черный, панталоны в полоску. Тебе накидочку из соболя али еще чего... Чего сама хочешь? Ну, чего?.."

– Настасья, - позвала она едва слышно.

"Гости приедут... Милости просим, милости прошу. Бонжур, мадам... Усаживайтесь, пейте-ешьте, сейчас граф приедут, Лев Николаевич - мой, пуркуа, троюродный братец..."

– Да Настасья же!
– позвала она громче.