Поиск-90: Приключения. Фантастика
Шрифт:
Не снимая скафандра, Панин прошел под лучевой душ, смыл с брони, исцарапанной алмазными когтищами, слюну, кровь и лохмы шерсти. Потом вернулся в тамбур за зеленью, молча, как автомат, пустил ее на обеззараживание, прополоскал и загрузил в пищеблок. Тот слопал ее за милую душу. В меню этого своего второго на Царице Савской дня Панин увидел харчо, бастурму и бахмаро. Унылым голосом затребовал чаю и получил чай, тоже отчего-то грузинский. Все предложенное съел, но настроение исправляться отказывалось. Скинул с себя все к дьяволу, уселся в позу лотоса и только так успокоился.
В багажном отделении, куда со скуки заглянул Панин под вечер, обнаружились две посылки на Меркаб. В одной, судя по индексу, хранилось нечто экзотическое, но съедобное. Другая содержала кристаллограммы книг по биологии. Панин пробежал глазами по оглавлениям: «Проблемы футурогенетики и прикладной евгеники»… «Двухсотлетие Всемирного конгресса биобихевиористов. Изложение докладов…» «Популярная ксенопсихология»… Ничего развлекательного, разгоняющего уныние, не обнаружилось. Поразмыслив, Панин вскрыл посылку и добыл оттуда наугад один кристаллик в керамитовой оправе. Вернувшись в кабину, устроился поудобнее в кресле, надел «диадему» — аппарат для считывания кристаллограмм, и приступил к познавательному отдыху.
Через пару минут его потянуло в сон, хотя ему была продемонстрирована популярная брошюра некоего У. Уолдо «Брат драконам, спутник совам», про то, как упомянутый У. Уолдо приручал гиен. Судя по вступительному слову, гиены и впрямь оказались покладистыми созданиями, несмотря на мерзкую внешность и дурную репутацию. Тщанием У. Уолдо они были готовы танцевать на задних лапах, лизать в розовые чушки детишек автора брошюры и чуть ли не жрать морковку заместо падали в знак любви ко всему человеческому роду. «Ну и бодяга», — подумал Панин, однако же дочитал до конца.
Ночью он сидел без света перед экраном внешнего обзора и вглядывался в черные силуэты деревьев на фоне густо-синего неба. Там, в лесу, перекликались странными мяукающими голосами ночные птицы, изредка кто-то хрипел удавленником, хрустел галечник под чьими-то тяжелыми лапами и прыгали светящиеся красным и зеленым точки — не то светляки, не то глаза неугомонных, не оставляющих надежды задрать Панина вродекотов…
Дни были похожи один на другой, как бесконечная череда близнецов. Панин просыпался, приводил себя в порядок, потреблял предложенный пищеблоком завтрак — к счастью, меню не страдало однообразием благодаря встроенному в агрегат генератору случайных чисел. Сырьем для пищеблока служила свежая зелень снаружи, а концентраты из неприкосновенного запаса, прихваченные с галактической базы, как им и положено, оставались в неприкосновенности: Панин берег их на какой ни то непредвиденный случай. Во всяком случае, ресурсов для системы жизнеобеспечения у него было в достатке — вода и воздух исправно регенерировались. Но и здесь необходима была страховка, поэтому следующим пунктом распорядка дня был обязательный выход на поверхность Царицы Савской, сеанс адаптации к ее воздуху и заодно сбор биомассы. С каждым сеансом голова у Панина кружилась все меньше, запахи уже не так оскорбляли его обоняние, и он мало-помалу становился «двоякодышащим», то есть равно способным обитать в газовых средах двух планет. Первое время он бдительно контролировал самочувствие, но на здоровье адаптация не отражалась ничем, кроме некоторого учащения пульса… Затем следовали обед и проверка систем корабля. Панин надеялся, что ему удастся наладить связь, но «харакири» отработало на совесть, все межэлементные коммуникации были разрушены, дабы восстановить их никогда не смогли бы и самые изощренные специалисты зловредных галактических сил, не то что заурядный драйвер. Ближе к вечеру Панин накрывал блимп и участок полянки площадью приблизительно в гектар изолирующим полем, вытаскивал наружу раскладное кресло, усаживался поудобнее и со злорадным любопытством, будто зритель в театре, наблюдал, как разъяренные до предела, взъерошенные, с налитыми кровью глазами и мордами в пене, вродекоты бросаются на невидимую преграду, во что бы то ни стало желая достать ненавистного врага.
Как-то ему повезло, хотя это и не очень подходящее слово, стать свидетелем охоты вродекотов на крупную дичь. Из леса понуро выбрел чудовищный, с панинский блимп, лохматый с проплешинами зверь, весь в каких-то мясистых наростах, буграх, рогах и беспорядочно разбросанных по бокам панцирных пластинах, жуя на ходу охапку листьев капустного дерева. Уперся тяжелой башкой в изолирующее поле, ни черта не разобрал, но сворачивать не захотел. Приналег — Панин кожей почувствовал, как поле прогнулось, схватился за притороченный к поясу фогратор, но поле не подвело. Пока зверь трудно соображал, как поступить далее, из-за стволов серым потоком нахлынули квазифелисы и молча, без подготовки, деловито стали резать его в лоскуты своими жуткими клыками. Гигант, как Панину показалось, даже и не заметил, как умер, потому что и головой не повел в сторону нападавших. Вот только что стояла, уперевшись лбищем в незримый барьер, гора мяса и шерсти — и нет ее, а на ее месте лишь костяк в бурых ошметках да лужа крови… Разделав тушу, вродекоты поплясали вокруг Панина, ничего не добились и неожиданно брызнули врассыпную, а на падаль откуда-то, чуть ли не из-под земли, стали собираться мелкие, похожие на крыс могильщики.
Случались и совершенно противоположные сцены. Однажды под вечер на поляну выскочил взмыленный, ободранный и смертельно перепуганный вродекот. С разбегу взлетел на покатый контур поля, окончательно растерялся и сполз в траву. И тогда из темноты леса на него туго упало серое в подпалинах одеяло, окаймленное бахромой из когтей, прихотливо украшенное круглой многозубой пастью посередине и, что самое-то мерзкое, без каких бы то ни было намеков на глаза…
После ужина Панин копался в раскуроченной посылке, наугад извлекал очередной кристаллик и предавался самообразованию. Проблемы генетики, евгеники и прочая муть действовали на него убаюкивающе. Сон был крепок и пуст.
Панин потихоньку погружался в бессмысленное, размеренное, растительное существование. Он все меньше задумывался над тем, ради чего он все это делает. Забросил попытки восстановить связь. Реже вспоминал о том, что в нескольких сотнях километров над его головой кипит насыщенная событиями, делами и заботами жизнь Галактики. Где-то там, среди звезд и туманностей, астрархи проворачивали запланированную реконструкцию шарового скопления, чтобы там можно было жить — без него. Ксенологи наводили контакты между цивилизациями, гилурги обращали межзвездное рассеянное вещество в планеты и дайсоновы сферы, тектоны строили хрупкое, эфирное, прекрасное здание Единого Разума Галактики… Но драйвер Панин был исключен из этого процесса. Он ел, пил, дышал, спал. И почти не разговаривал. О чем можно разговаривать с самим собой?
Все чаще Панин совершал вечерний моцион без скафандра. Сидел в кресле, свесив руки через подлокотники и бездумно шевеля пальцами в жесткой, по-земному зеленой траве. Какие-то неведомые букашки всползали по ботинкам на брючины, подолгу копошились там, иногда застывая и шевеля усиками, а затем вдруг вспархивали и уносились прочь. И даже вродекоты уже не бросались на прозрачный пузырь изолирующего поля, а только пробовали его лапами и бесшумно скользили по периметру, мимо — по своим непонятным Панину делам.
«Грасс ошибался, — лениво думал Панин, нежась в кресле и полной грудью вбирая вязкий лесной воздух. — Здесь можно было жить. И выжить. Он поспешил. И все поспешили следом за ним. Зря…»
Это благорастворение кончилось внезапно и навсегда.
Был тридцать второй полусонный вечер Панина под открытым небом Царицы Савской подле разверстого люка. Как и обычно, Панин равнодушно глазел на маневры вродекотов вокруг себя и думал медленные свои думы. Например, о том, что было бы славно к ужину получить в подарок от пищеблока творожное суфле. Можно, конечно, и затребовать, но сюрпризы всегда приятнее. Слабость к творожным блюдам, да и ко всему молочному, была приобретена Паниным уже здесь…
И совсем случайно, краем глаза, Панин уловил непонятное движение слева от себя. Он даже не отреагировал на него должным образом, как подобает звездоходу в условиях чужой планеты — расслабился, распустился за эти дни. Прошло несколько секунд, прежде чем он подобрал ноги, переключился с гастрономических размышлений на полную боеготовность.
А серые живые снаряды пронизывали изолирующее поле насквозь и сновали уже где-то рядом. Да и не было поля вовсе. Было да сплыло. Растаяло. Видно, перепало и его генераторам от проклятого «харакири», только не сразу это сказалось.