Поиск Анны
Шрифт:
Руна 4.
«Тяжела мне здесь берёза,
И ольха меня здесь режет,
Здесь деревья точно ранят,
Ветка каждая дерётся.
Только ветер — мой знакомый,
Только солнце — друг мой прежний
Здесь, в пределах чужеземных
У дверей, мне незнакомых.»
Калевала
Мама Ани говорила, что её называли в часть знаменитой грузинской царицы, умудрившейся повоевать даже с собственным мужем. О ней слагали легенды,
Тома всегда была против коммунизма. Хотя «против» — это очень сильное слово, означающее некую борьбу. Ничего подобного в ее матери не было. Она могла хоть сотню раз не соглашаться с чем-то — но никогда не высказывала свое мнение. Тем более при отце.
Для своего мужа Тома всегда должна быть идеальной женой. Вовремя готовить вкусный ужин. Улыбаться. Отвечать, когда спрашивают и молчать, когда муж смотрит футбол. Приносить тапочки, когда тот приходит с работы. Аня знала, что ее мать это устраивает. Она была при ком-то, и эта принадлежность делала ее саму кем-то.
Поэтому мама была счастлива с отцом — по крайней мере, так говорила она сама. По ее словам до замужества она была просто никем, серой мышью, пустым местом. А потом вдруг стала не просто кем-то — она гордо носила звание «жена». Аня поняла — счастливой маму делал не сам брак с отцом, а принадлежность к этому статусу. Теперь она могла ощущать себя кем-то, жизнь сразу наполнилась смыслом — выполнять требования мужа, готовить ему, убирать в его доме. А потом живот округлился, и через девять месяцев Тома получила новый статус, сверкающий новенькими боками, словно драгоценная игрушка — статус матери. Тома была на седьмом небе! Теперь она не просто не «никто», она дважды не «никто»!
С детства, если Ане что-то не нравилось и она плакала, мама говорила девочке: «Вот выйдешь замуж — и все у тебя сразу наладится!» Но Анна так никуда и не вышла. Может, поэтому все было настолько дерьмово?
Однажды мама застала Аню за селфхармом. Девочка только недавно открыла новый вид самоутверждения — резать себя, и сейчас она завороженно наблюдала за алыми капельками, которые, словно слезы, катились из свежего пореза. Мама тогда долго кричала.
«Ты пыталась покончить жизнь самоубийством? А ты подумала обо мне? Что сказали бы соседи? Мать довела?!»
Отцу тогда, конечно, ничего не сказали.
***
Квартира Виталика напоминала склеп, в котором вместо мумий фараонов хоронили носки — вокруг был бардак, свет едва пробивался сквозь зашторенные окна, а запах стоял такой, словно здесь действительно кто-то умер. Анна поморщилась.
— У меня дома еще никогда не была девушка, — покраснев, выдавил Виталик.
— И слава богу, — Анна быстро разулась. — Такой запах не каждая выдержит.
— Можно считать, что это
— Ты идиот? — Смолина тяжело посмотрела на него.
— У тебя был тяжелый день?
— Ты делаешь успехи, Виталик! С этого и нужно начинать разговор с девушкой. Смотрю, наше общение идет тебе на пользу, глядишь лет через десять ты решишься позвать кого-то на свидание, — Анна брезгливо оттолкнула ногой давно не стиранный носок, валяющиеся посреди комнаты. — Ну, или хотя бы приберешься в квартире.
— Я умгу в стагости девственником... — вздохнул Виталик.
— Ты умрешь гораздо раньше, если прямо сейчас не покажешь мне, что нашел.
Виталик вздохнул и пододвинул к компьютеру второй стул.
— Любуйся своим Светогожденным.
Виталик ткнул мышкой в фото, увеличив его на весь экран.
На экране появилось фото черноволосого бородатого старика в белых одеждах. Длинные волосы обрамляли умиротворенное лицо, по которому сложно было сказать сколько на самом деле лет его владельцу. Особенное внимание привлекали его странно полуприкрытые глаза.
— Он что — слепой?
— Вгожденная глаукома, левый глаз не видит, пгавый — наполовину.
— Имечко он, конечно, выбрал себе пафосно, — заметила Анна. — Откуда он вообще взялся?
— Пгиехал из какой-то захудалой кагельской дегевушки, — пояснил Виталик. — Пытался в Питеге поступить в истогический, но пговалился на вступительных. После этого уехал в Гималаи, учился в Индии и там обгел пгосветление — так пишут. Вегнувшись в Питег стал говогить, что хочет пгивести людей к пгосветлению.
Виталик принялся скролить мышкой страницы в интернете.
— Эй, жеребец, помедленнее!
— Тут ничего интегесного — куча статей и отзывов на газличных гесугсах о Светогожденном, и все исключительно положительные. Смотги, — он ткнул на фото, увеличив его на весь экран. На нем Светорожденный здоровался за руку с солидным мужчиной в костюме.
— Обалдеть, это же Селин! Как он добрался до губернатора?
— Это еще не все, — Виталик щелкал мышкой дальше. Одна за другой на экране появлялись фотографии Светорожденного в компании радостно улыбающихся людей в дорогих костюмах. Генеральный директор «ПетрозаводскСтрой», директор «РыбХоз», «Леса Карелии»...
— А это кто? — Анна ткнула пальцем в следующее фото.
— Судя по инфогмации из дагкнета — один из тех, кто отжал завод по пегеплавке металла у пгежнего владельца.
— Интересная компания!
— У него большие пгивелегии в Кагелии. Его тут любят, — Виталик открыл фото старого баннера, на котором было лицо Светорожденного и фраза «Голосуйте за свет!». — Он балотиговался в мегы гогода в девяносто седьмом.
— Ты серьезно?
— Абсолютно. Но на выбогах он пговалился. Потом долго тгебовал, чтобы его вегования пгизнали официально. Говогил, что гасшифговал послания Ностгадамуса, обещал конец света в 1999 году. Люди вегили, боялись. Но когда ничего не случилось — и его популягность упала. Сейчас он не часто появляется на публике, ведет затвогнический обгаз жизни, — Виталик покосился на Анну. — Ты точно думаешь, что это тот, кто тебе нужен?