Поиск седьмого авианосца
Шрифт:
— Школа адмирала Фудзиты, — со смехом объяснил ей Йоси.
Медленными плавными движениями Кимио открыла лакированную коробочку и маленькой бамбуковой ложечкой насыпала в каждую чашку зеленый чай. Затем Маюми наполнила их кипятком и размешала.
— Жидкий янтарь, — сказала она вполголоса, подавая Бренту его чашку.
Брент кивнул и, как требуют правила японского хорошего тона, повернул чашку рисунком к ней.
— Вы слышали, — взволнованно сказала Кимио, — два сбитых самолета упали прямо на жилые дома в квартале Гинзы… Множество жертв.
— Слышали, — ответил Йоси. — Еще бы мне не слышать, если одного я сам
— И по этому поводу были демонстрации протеста.
— И это мы знаем, — летчик показал на Брента. — Одному из демонстрантов наш лейтенант сломал челюсть.
— Какой ужас… — проговорила Маюми.
Тщетно стараясь сдержать вскипевшее негодование, Брент сказал ей:
— У меня не было ни выбора, ни выхода. Он первым полез ко мне. Прошу вас не думать, будто я только и делаю, что крушу челюсти направо и налево.
— Поверьте, лейтенант, я вовсе не хотела вас задеть… — вспыхнула Маюми: она и вправду оказалась очень ранима.
Брент попытался заглянуть ей в глаза, но она закрыла лицо руками. В эту минуту она показалась ему птицей-подранком.
Он едва сумел подавить в себе внезапное желание отвести ее ладони от горящих щек, обнять ее и утешить. Но он сказал всего лишь:
— Не сомневаюсь, Маюми.
— Говорят, эти пикеты организовала «Японская Красная Армия», — пояснил Мацухара.
— Смутьяны, — гневно произнесла Кимио. — Сегодня они устраивают беспорядки, а завтра пойдут убивать.
— Но ведь конституция дает право на митинги и шествия, — с еще неостывшей обидой сказала Маюми.
— Мирные. Мирные шествия, — подчеркнул Брент.
— Япония с вами, император с вами, не обращайте внимания на этих гороцуки… — Спохватившись, Кимио повернулась к американцу: — Простите, Брент, я хотела сказать: не судите о нас по выходкам этого сброда. Он крайне немногочислен.
Йоси и Брент наклонили головы в знак согласия.
— Много говорят об этом немце…
— Да. Оберет Иоганн Фрисснер, — сказал Брент.
— Вот-вот! В последнее время его имя у всех на устах, а до этого я о нем ничего не слышала.
— Зато мы наслышаны, — с горечью сказал Мацухара. — Он один из главных головорезов Каддафи. Два дня назад прибыл к нам, а раньше летал на Ближнем Востоке. На его счету двенадцать израильских самолетов. — Он стиснул зубы. — И восемь моих людей. Двоих он расстрелял, когда они спускались на парашютах.
Маюми негромко вскрикнула, а Кимио прошептала только:
— Ужас… Ужас…
Йоси, упершись взглядом в бумажную стену, повторял, точно в забытьи:
— Я убью, убью его…
— Прошу вас, Йоси-сан, успокойтесь, — воскликнула Кимио, явно огорченная тем, какой оборот приняла их беседа. — Это я виновата, я плохая хозяйка, если начала расспрашивать вас об этих ужасах. — Она подала знак племяннице: — Мы с Маюми так старались угостить вас повкуснее, и все вышло на славу… Давайте забудем обо всем страшном и горестном хотя бы ненадолго.
— Я согласен, — ответил Брент.
Йоси медленно раздвинул губы в улыбке и кивнул. Маюми, поднимаясь, тепло улыбнулась Бренту, и он улыбнулся в ответ, на мгновение встретившись с ней глазами. Потом обе женщины скрылись на кухне.
Поданное на стол угощение в самом деле не оставило бы равнодушной ни саму богиню солнца Аматэрасу, ни ее взыскательного брата, бога бурь Сусано.
— Хорошая еда должна радовать не только своим видом, но и вкусом, —
— Брент, это только начало, — сказал Мацухара, покосившись на бледного американца, увлеченно разделывающегося с вареным угрем. — Не увлекайся так.
В ответ Брент только промычал что-то восторженное. Впрочем, он уже почувствовал изжогу и горечь во рту.
Но Кимио внесла зажаренного с луком морского окуня, грецкие и земляные орехи в сплетенной из водорослей корзине с маленькими крабами, похожими на больших пауков. Йоси с большим аппетитом ел все подряд и угощал лейтенанта.
Призвав на помощь всю свою самурайскую решимость и расчистив путь большим глотком сакэ, Брент отважился последовать его примеру, и, к его безмерному удивлению, новорожденные паукообразные крабы оказались замечательными, тем более что их можно было глотать не разжевывая. Сладковатый вкус морской травы гасил их пряную остроту. Затем на столе появились маринованная морковь, репа в сладком соусе, соленый арбуз, сваренный на меду рис. Венцом десерта стал огромный и сочный арбуз из Сикоку.
Наконец Йоси, в изнеможении отдуваясь, отодвинулся от стола и выпил еще сакэ.
— Таким обедом не стыдно и самого микадо угостить, — с полной искренностью заявил он.
— Спасибо, Йоси-сан, что угодила, — ответила Кимио и, разрумянившись, поднялась из-за стола. Она повернулась к племяннице. — Мы решили развлечь дорогих гостей.
Девушка засмеялась и смущенно отвела глаза. В одно мгновение со стола было убрано все, кроме бутылки сакэ и четырех стаканчиков, и женщины исчезли за раздвижной перегородкой. Оттуда слышался шепот и смешки.
Потом появилась Маюми с сямисэном в руках. Она присела в углу и принялась настраивать этот трехструнный инструмент. Потом с густо набеленным лицом, на котором пылали кармином губы и горели темные, как ночь, глаза, скользящими мелкими шажками вышла Кимио.
— Я гейша, а Маюми — моя «татиката». [11]
Плавно взмахивая гибкими, словно змеи, руками и в медленном завораживающем ритме раскачивая великолепные бедра, она поплыла по комнате. И так же медленно глаза ее скользили по лицам гостей, пока не остановились на Йоси, а он невольно подался назад, как бы испугавшись той чувственной энергии, токи которой пронизывали воздух и почти физически ощущались всеми, кто находился в комнате. Он не сводил глаз с Кимио, и во все время танца стаканчик с сакэ находился не дальше нескольких дюймов от его губ.
11
Девушка, прошедшая обучение и ожидающая посвящения в гейши.