Поиски Афродиты
Шрифт:
Но на поезд все-таки опоздал. Пока преодолевал препятствия, пока искал потом, где вылезти на крутой берег с санями, на которых было, как ни как, килограммов 40 с лишним, – а берег высотой с большой дом да обледеневший, скользкий – и лед, и снег, и грязь! – а потом искал еще по адресу дом друга Бумагина… Дом нашел, но на мой стук никто не откликался. Однако к стене снаружи было прислонено несколько санок. Я прислонил свои и написал записку… Потом тащился с мешком и рюкзаком на вокзал – он был далеко, пришлось ехать на автобусе, постоянно оглядываясь, опасаясь милиционеров – по моему мешку сразу можно было понять, что в нем. Плечи ныли невыносимо… Дотащился до вокзала благополучно, но мой поезд, увы, ушел. Следующий только завтра в это же время. Есть какой-то
В вокзальной камере хранения приемщица даже руками замахала:
– Ты что?! Рыбу?! У нас тут вчера двое сдавали, дак милиционеры зажучили. Женщина дак убежала, а мужика скрутили, все отобрали, в кутузку повели. Иди спрячь где-нибудь, пока милиция не видала… Я тебя не видела и не знаю…
Да, однако, подумал я. Не Чилкут получается, а «тысяча дюжин». У того яйца протухли, а у меня, похоже, рыба закиснет. Что делать-то?
Первое, что придумал. – запихнул мешок под вокзальную лавку. И сел в мрачном раздумье. Одно хорошо: аромата пока не ощущалось. Да, но поезд будет только завтра, а в Москве окажусь послезавтра. Теплынь… Можно, конечно, бросить мешок к чертовой матери и уехать ночью на проходном. Но тогда… Во-первых, все лишается смысла. А во-вторых… Убыток от поездки составит 180 рублей. Где их взять? А ведь я соседям должен. Три сотни с лишним…
– Вы не знаете, есть тут какая-нибудь гостиница, что ли? – спросил я у соседки по лавке.
– Дом крестьянина есть, дак.
– Далеко?
– На автобусе остановки три.
– Оставлю мешок под лавкой, ладно? Пойду, посмотрю, как и что.
– Дак оставляй, чего ж. Только милиция если…
– Я быстро.
Вышел на волю. Есть хотелось ужасно, голова кружилась от голода. На другой стороне площади увидел забегаловку. Чуть-чуть денег еще осталось. Взял кружку пива и несколько пирожков с мясом. С пирожками и глотками восхитительно вкусного пива жизнь возвращалась в изможденное тело. В голове прояснялось. Внезапно я осознал очередную прелесть момента: никто не указывает мне, что нужно делать, как жить, я сам все решаю, сдаю экзамены не какому-нибудь дохлому доценту, «общественнику» или Ольховскому (который так любил издеваться на зачетах, экзаменах), а самому себе! Или кому-то, кто действительно имеет право принять у меня экзамен. Да еще по тем дисциплинам, которые мне на самом деле нужны. И даже милиция не пугает меня! Она существует как данность, как мороз или дождь, как нежеланная оттепель, как распутица или холодный ветер, не больше. От нее можно защититься – например, спрятать мешок с рыбой под лавку, – а потому мы вроде как бы и на равных. Честная борьба! Да, у меня ни хрена нет денег, но заработаю, заработаю! Я – свободный человек, мне не нужно, мучаясь, переписывать дурацкий, никому не нужный конспект, не нужно делать умный вид перед экзаменатором, не нужно придуриваться перед садисткой-англичанкой (она почему-то невзлюбила меня и придиралась на каждом слове), трястись над тем, чтобы поставили закорючку в зачетке, стараться, не попадаться на глаза Вере Ивановне, подхалимничать перед старостой, чтобы отметил присутствие на лекции, не нужно лгать, лгать, лгать. Господи, да это ведь и есть счастье! Я судорожно и счастливо вздохнул. Как ребенок.
За соседним столиком стояли два парня. Наверное, у меня был какой-то особенный вид, потому что один из них подмигнул мне и сказал другому так, чтобы я слышал:
– Свой парень, видно сразу.
Этот другой был тот еще фрукт – кривой на один глаз, со шрамом на щеке, со свирепым, остановившимся взглядом здорового глаза. Первый же – довольно интеллигентный на вид, хотя явно «блатной», с умным улыбчивым лицом, лет двадцати пяти. Он взял свою кружку с пивом и подошел к моему столу:
– Можно?
– Пожалуйста.
– Откуда, друг? – он смотрел на меня с улыбчивым
– Из Москвы. Проездом, – коротко ответил я, жуя очередной пирожок и наслаждаясь пивом.
– Завтра едешь?
– Ага.
– Пойдем вечером с нами, хочешь? Дело есть. Заработаем хорошо.
Он смотрел на меня улыбаясь. Не сказать, чтобы глаза у него были добрые, но почему-то чувствовал я, что опасности нет, его симпатия и приглашение искренние.
– Спасибо, друг, – сказал я. – Не могу. Устал сегодня. Да и вечером меня ждут. С удовольствием бы, да не могу. Спасибо.
Еще раз внимательно посмотрев мне в глаза, он вздохнул, перестал улыбаться и просто сказал:
– Жаль. Мы бы с тобой сработались, думаю. Жаль.
Наклонился ко мне и тихонько добавил, слегка кивнув в сторону своего приятеля:
– Тюфяк. Не тянет. Может, передумаешь?
– Нет, друг, извини. Правда не могу. Спасибо.
– Ну, ладно. Надумаешь, приходи. Вечером в десять я здесь буду. Давай.
– Будь здоров.
Это потрясающе – меня приняли за своего! Я едва дыхание перевел от восторга. Что хотите думайте, но я задохнулся от гордости. Занюханный студент МГУ, бывший школьный отличник, сиротка целомудренный, закомплексованный хмырь вызвал доверие у бывалого жулика! В том, что он бывалый, сомнения у меня не было. И ведь, заметьте, он не оскорблял меня, не запугивал, не пытался облапошить – он говорил как с равным и с уважением предложил «дело»! Это, я вам скажу, не пошлая закорючка в зачетке!
Я вышел из пивной радостный, гордый и сел на лавку возле вокзала. Может, оставить мешок под лавкой до утра? Поезда проходят, люди меняются. Кому грязный мокрый мешок нужен? Правда, тепло, вот что плохо. Протухнет все до утра. А если в Доме крестьянина конфискуют? Да меня еще загребут… Пойду-ка посмотрю, на месте ли.
Тетки на лавке не было. Мешок на месте. Неподалеку появился милиционер. Я сидел спокойно. Страж прошел мимо…
У входа в вокзал остановилась машина. Пикап с маленьким кузовом. Шофер – мужик лет тридцати. Я подошел:
– До Дома крестьянина не подкинешь, друг? С мешком.
Внимательно посмотрел на меня:
– Большой мешок?
– Не. Маленький.
– Рыба, что ли?
– Честно – да.
– Ну, ладно, давай. Осторожно только, смотри.
Я быстро вошел в вокзал, но неподалеку от моей лавки стояли два милиционера. Сел не рядом с мешком, а сбоку. Милиционеры не уходили. Пришлось выйти, подойти к мужику в пикапе.
– Слушай, друг, там милиционеры стоят. Подождешь чуть-чуть, ладно?
Опять посмотрел внимательно, улыбнулся:
– Подожду, ладно. Не торопись.
Минут двадцать я выжидал, когда отойдут стражи порядка. Наконец, скрылись. Мгновенно выволок из-под лавки мешок, взвалил на плечо. Слава Богу, мужик оказался порядочным – ждал.
– Давай в кузов. Вот этой ветошкой прикрой. Садись в кабину, поехали. В Дом крестьянина, говоришь? Откуда сам-то?
Ну, в общем, на этом мытарства мои кончились. Хозяйка в Доме крестьянина без звука открыла кладовку, и я положил мешок на пол, в уголок. Вытащил из рюкзака мыло, полотенце, зубной порошок и щетку, еще какие-то мелочи, а рюкзак оставил.
– Вы завтра утром в Хозяйственный сходите, тут рядом. Там мешки бумажные продают, толстые, в них и переложите. И милиция не придерется. Поняли? А сейчас идите к теткам, которые мороженое продают, сухого льда у них попросите. Несколько кусков в мешок и положите.
– Огромное вам спасибо, – сказал я растроганно. Мне ведь и в голову не пришло, а ведь верно! Спасибо!
Ну есть же хорошие люди в Стране Советов!
Шофер пикапа тоже решил взять койку – человек, которого он должен встретить с машиной, приедет ночным поездом, а пока можно и отдохнуть. С меня он за машину денег не взял. Сухой лед я достал, в мешок сунул. Шофер лег на соседнюю койку, рассказал, что наконец-то добился реабилитации – отсидел в заключении несколько лет как сын «врага народа». Показал с гордостью справку. У меня неудержимо слипались глаза, хотя было еще только восемь вечера. Я отключился.