Поиски путей (Лестница из терновника 2)
Шрифт:
— Ты, Снежная Рысь, мой родич. Твой Прайд — мой Прайд, — и кашляет, уткнувшись лицом в рукав.
— Не надо волноваться, Элсу, — говорит Ра. — Все поняли. Болезнь пройдёт, всё будет в порядке…
Элсу смотрит на неё своими невероятными тропическими очами.
— Неважно. Это неважно. Может, я умру — пусть. Но ты всё равно — мой родич. Смерть — это мне не страшно, а от позора ты меня спасаешь.
Вэ-Н наблюдает за ним, обхватив себя руками. У Государя очень сложное выражение лица; я пытаюсь определить, не примешивается ли к сочувствию презрение.
—
— А если я скажу, что вы — вы все, хищные звери Лянчина — жестокие подлецы? — говорит Вэ-Н. — Моя кровь, моя подруга — пощадила тебя, а твоя родня бы её не пощадила. Твой брат назвал её гуо.
— Я не такой, — говорит Элсу тихо. — У меня ведь тоже… есть… женщина… моя подруга. Только она — там, на границе, в крепости Ич-Ли. Она… в плену. В смысле…
У Вэ-На на мгновение приподнимаются брови.
— Ах, вот как… я понял.
— У меня ничего нет, — говорит Элсу. — Я бы заплатил за неё. Но — я буду служить тебе, Барс Барсов. За то, что твоя женщина избавила меня от позора… и за мою… если ты согласишься.
Вэ-Н кивает.
— Я пошлю за ней, Элсу. Но — ты понимаешь, что вам с ней будет не вернуться домой?
Элсу улыбается цинично и горько.
— Мне с ней — не вернуться и без неё — не вернуться. Мне не вернуться обрезанным и не вернуться целым. Мне не вернуться, встреть я все беды на твоей земле, Барс, как герой или как подлец. Я всё понимаю. И у меня никого нет, кроме твоей женщины — и кроме моей женщины.
Элсу хочется кашлять, он дёргается и проглатывает спазмы в лёгких, прижимая рукав к губам. Ра протягивает ему чашку с чок — и Элсу делает несколько быстрых глотков. По-моему, он снова температурит — у него горят щёки.
— Государь, — говорю я. — Позволь проводить Львёнка в его апартаменты? Ему нехорошо.
— Мне хорошо, — возражает Элсу. — Мне немного больно тут, — и показывает на грудь рукоятью меча, — но мне хорошо. Слушай, Снежный Барс, я найду способ тебя отблагодарить. Я помолюсь за тебя. Прикажи её привезти…
Вэ-Н снова кивает. Я обнимаю Элсу за плечи, и мы выходим из кабинета Государя. В маленьких покоях, предназначенных для Львёнка, я передаю его с рук на руки лейб-медику, Господину А-Ши. Покои убраны очень светски; на всякий случай, у входа дежурят гвардейцы — личная охрана Элсу. Положение дел таково, что Маленького Львёнка нужно защищать от его собственных родственников и подданных…
Нелишняя предосторожность.
Устроив Элсу, я нахожу Ар-Неля и показываю ему своё приобретеньице. Приобретеньице при виде Ар-Неля даже хамить перестаёт — смутилось, что ли? Поклон у него получается почти светский — слишком жеманный, но нельзя сказать, что уж совсем неумелый.
А Ар-Нель останавливается в двух шагах, обхватив правой рукой локоть левой — поза глубокой задумчивости о неприятном — окидывает Маньку-Облигацию взглядом с ног до головы, оценивает грязные патлы, куртку с чужого плеча, рубаху, достаточно серую, чтобы не быть
— Меня снова восхищает твоя вера в лучшее и твоё добросердечие, дорогой Ник. Этим жалким уродцем ты надеешься выправить внешнюю политику двух империй? Позволь спросить, милый друг, не нашлось ли в Башне Справедливости кого-нибудь поотвратительнее? Или — прости, я не вник в философические глубины твоего плана! — ты считаешь, что подобное тянет подобное? Ты искал внешнее подобие искалеченной южной морали? В таком случае подошёл бы кто-нибудь постарше, хромой, скажем, или горбатый. С гноем, текущим из глаз, сопливый… что ещё? Пропойца…
— Были чище, — говорю я. — Из хороших семей, без вшей и элегантные на вид. Но, во-первых, они тоже воры. А во-вторых, я не мог никого принуждать. Наши цивилизованные воры считают, что лучше бордель в родном Тай-Е, чем тот ужас, который ждёт их на варварском Юге. А этот — храбрый.
Ар-Нель крутит пальцами в воздухе:
— Я ошибся, Ник. Мы все ошиблись. Надо было поговорить с юными аристократами. А такие вороватые полуживотные Эткуру наверняка и дома надоели.
Я жду, когда Манька-Облигация взорвётся и выскажет Ар-Нелю всё, что о нём думает — но Ви-Э молчит, опустив глаза, и наматывает на палец обрывок какой-то замурзанной тесёмки. Я вступаюсь за него:
— Ты думаешь, кто-нибудь из хороших мальчиков согласился бы по доброй воле стать рабыней Эткуру без поединка? Дать себя обрезать — ну да, да, для пользы дела, конечно, и для высоких политических целей, но по сути-то? Ча, ты идеалист! Воры отказались наотрез — все, кроме этого, а ты рассчитываешь уговорить аристократа?
Ар-Нель вздыхает.
— Ах, Ник, вероятно, ты прав… но мне бы так не хотелось, чтобы эта мразь оказалась для южанина памятью о Тай-Е… Он ведь начнёт что-нибудь говорить… как бы не вышло совсем плохо… О! Послушай, Ник, а он — не немой?
— Да нет, — говорю я. Меня крайне удивляет, что такого разговорчивого субъекта, как Ви-Э, можно спутать с немым. — В Башне только так митинговал…
— В Башне у него, по-видимому, было более подходящее общество, — усмехается Ар-Нель, пожав плечами. — С которым у него находились общие темы для беседы. Как его зовут?
— Ви-Э. И всё. Он — сирота.
— Ви-Э, ты проглотил язык?
Манька-Облигация поднимает голову. Ах, ничего себе! Он плачет! На грязных щеках — светлые дорожки от скатившихся слёз! Вот этого я точно не ожидал…
— Язык при мне, — отвечает он хрипло. Оэ, да он не может смотреть Ар-Нелю в глаза! Что это за диво…
— Ты — вор? — спрашивает Ар-Нель, вымораживая тоном всё вокруг. Я ещё не слыхал от него таких интонационных затрещин.
Ви-Э судорожно вдыхает.
— Я крал, ага.
Куда что девается? Я был уверен в шоу в духе "А ты меня не совести и не агитируй!" — а Манька-Облигация стыдится, по-настоящему стыдится! В тюрьме своих… скажем, сокамерников — презирал всей душой, а во дворце ему стыдно… Настолько, что моральные оплеухи Ар-Неля не заставляют огрызаться…