Пока драконы спят
Шрифт:
Тело Бьярни превратилось в каменное ядро, и ядро это с грохотом вонзилось в стену Йотунборга. Стена вздрогнула, от зубцов наверху до самого рва зазмеилась трещина. И посыпались с неба огненные стрелы. И взвыли от ярости защитники замка, готовясь выплеснуть на атакующих растопленную в чанах смолу.
Но, вытащив дракары на берег, воины Магнуса не спешили под стены замка с таранами в руках, и корабельные мачты не сбивали они в лестницы. Конунг ждал. Нетерпеливо поглядывал на колдунов, простерших длани к черным небесам. От запястий троицы к телу Бьярни струились молнии, сполохи-нити то натягивались, то провисали на мгновение.
Бьярни – молот. Стена – наковальня. Что крепче, а?
Он приложился ребрами о кладку, дыхание прочь, в глазах потемнело. Удар! Еще! Еще! Крошится камень. Стена вот-вот рухнет.
Уже рухнула.
Узкоглаз опустился в клубы пыли. Оборвались нити-сполохи. Там, на берегу, колдуны бессильно свалились на мокрую гальку.
И началось.
Ыыыышшчч! Секира расколола череп надвое от виска до бороды. Кончик меча вырезал руну войны на горле врага.
– Аа-а-а-а-а! – спешили к пролому головорезы Магнуса.
Но Бьярни успел раньше всех.
И он счастлив.
В пожаре, в копоти ничего не разобрать. Под ногами алые ручьи.
В багровом зареве обозначился храм. Здесь, как и во всем Мидгарде, поклоняются Проткнутому. Но для настоящего викинга нет ничего святого.
– Кхы! – Он сплевывает хлопья пены и плечом вышибает дверь, разрисованную причудливым орнаментом. На его теле не отыщется сухого пятнышка: чужая кровь пропитала холщовые штаны, слиплась в волосах.
Святые отцы умирают словно бараны под ножом мясника, они даже не пытаются защищаться. Их смирение не смягчает Бьярни, но лишь сильнее раззадоривает. Факел падает на сваленные в кучу дароносицы и трупы святош. Все это взбрызнуто благовониями и приправлено осколками ритуальных сосудов.
Убивать! Жечь! Не останавливаться!
С самого толстого святоши он содрал кожу и ножом приколол к дверям полыхающего храма.
И снова в бой. И высверки стали. И вкус железа на языке – это зверь рвется наружу.
Не пускать!
Самому мало.
Широкая пасть бойницы, ставни выбиты. Снаружи – охваченные пожаром руины.
В покоях владыки Йотунборга тесно от непрошеных гостей. Товарищи рады за Бьярни, дейч одобрительно ржут, втирая в бороды пролитую из кружек брагу. Как же, Узкоглаз огромной чести удостоен, ха-ха! Чести встать на колено перед конунгом. Да, перед самим Магнусом, но все же на колено!
А что поделаешь, коль Зловредный потребовал от него присягу вассальной верности? Тут и руки, о меч намозоленные, в ладошки конунга сунешь, и поклянешься служить верой и правдой. А на колено надо опуститься, чтоб было удобней ножки Магнуса целовать.
Хе-хе! Ах-ха-ха! Сапоги лизать! Словно пес шелудивый! За кость обглоданную!
У Бьярни отобрали оружие. Точнее – сам отдал. Он не успел омыть тело, чужая кровь каплет на шкуру палэсьмурта, распятую на полу, а в глазах еще мерцает багровое зарево. Бьярни смутно понимает, что происходит. Ему говорят что-то, кричат в ухо – просят помочь, не отказать.
Но Узкоглазу на все наплевать, у него лишь одно желание – рубить и жечь!
– Эко его ворожба держит! До сих пор что берсерк-излишек!
Чужие усы щекочут ухо. Бьярни смешно, он смеется, он хохочет. И тогда приемыша дейч бьют под колени, валят на шкуру палэсьмурта, каблук сапога тычется в лицо: на! Принимай подарок судьбы!
Бьярни рычит от ярости.
Его крепко держат.
Он слышит, как великий конунг Магнус Зловредный, удивленный столь бурным проявлением чувств, нарекает бесстрашного воина по прозвищу Узкоглаз графом де Вентадом и жалует графу замок. Да не просто жалует, но с условием оплаты в рассрочку на пять лет.
Отныне Бьярни-берсерк чужой среди дейч. Но он не жалеет об этом.
Граф де Вентад – каково, а?!
Пути-дорожки сынов Ёсиды разошлись в Мире, который местные зовут Мидгардом. Больше не чувствовал брат брата, даже думать о родстве позабыли. Один сутану нацепил, второй в благородные выбился, кровью заляпав себя от пяток до макушки. Да только суета это все. Столько времени зря потеряли…
Где искать пропажу? У кого спрашивать? Мол, видали вдруг, валяется где под кустом чужой талант, разработка «Дайме байтекс», сертификаты прилагаются? Или шептались тени в углу, лешак пеньками скрипел, мороз снежинки укладывал рунами, указывая Путь близнецам?
Нет? А что так? Ах, не мил вам вельможа вопрошающий, а инквизиторов вообще на дух не жалуете? Ну, так научим сейчас любви и уважению – сталью промеж ребер! Святой водой, кипяточком в горлышко зальем!..
Икки примкнул к племени дейч, наемникам, обожающим разгульное веселье и звон мечей. А вот понравилось ему. Пей да танцуй, люби рыжекосых дев да спи с утра до вечера, с вечера до утра. Ха-а-ар-рашо! Вот только не давали покоя мысли об отце, родной Китамаэ, о том, что надо отомстить и вернуться. Потому что тяжко, когда покоя нет и уверенности в том, что жизнь твоя – не пустышка, ведь предназначен ты для большего, а согласился променять себя на ерунду только потому, что большее у тебя отняли!..
Вкушая пищу у костра стариков, не насмехался Икки над немощью, но слушал мудрых. И понял он: в Мире Гардов лучше всех благородным живется. И если по крови Икки, он же Бьярни Узкоглаз, в бароны и графья не годился, то на войне и в турнирах можно заработать имя и славу, почет и увесистые кошели, полные эре, а следовательно, и право творить разбой и смерть безнаказанно!
Одна война, вторая, третья…
Взятие прославленного замка…
Посвящение в рыцари…
После стен Йотунборга, проломленных плечами Бьярни, закаленный битвами граф де Вентад много странствовал по Мидгарду. Злые языки утверждали, что вельможа не только в турнирах участвовал, но и на дорогах свирепствовал, а бондов зарезал больше, чем бубонная чума скосила. Но прежде чем убить, допрос устраивал – с пытками лютыми…
Однажды в пути рыцарь занемог, едва Проткнутому душу не отдал. А чуть оклемался, сразу женился на прекрасной даме. Ведь замок жалованный простаивал, должок копился. А если стребует Магнус Зловредный по чести и совести и, не получив свое, попросит вон? С тех пор де Вентад турниры забросил, далеко не выезжал, завел на содержании верную дружину. Дочь у него родилась – девочка болезная, а все ж родная кровиночка. Да и мстить уже не хотелось, Проткнутый с ним, с даром-талантом.
Прости, отец, сына твоего Икки, Бьярни-берсерка, графа де Вентада.