Пока еще жив
Шрифт:
Фэрриер принял оскорбленный вид:
— Не думаю, что найдется много таких, кто, заплатив за костюм из дормейской ткани, отдаст его потом или продаст. Качественные вещи приобретают на всю жизнь.
В данном случае до самой смерти,едва не добавил Грейс.
25
Он сидел в полутьме, в тесном, продавленном кресле, слушая непрерывный, негромкий, но назойливый гул моторов, ощущая всем телом дрожь корпуса, когда самолет попадал в зону турбулентности. Большинство пассажиров спали.
В самолете храпеть нельзя. И дети в самолете не должны плакать. Тех, что плачут, следует смывать в туалете. У него руки чесались натянуть соседу на голову пластиковый пакет. В темноте никто бы и не увидел.
Но злость приходилось сдерживать.
Поэтому на коленях у него лежала открытая книга — «Управляйте вашим внутренним гневом».
Проблема заключалась в том, что само чтение книги вызывало злость. Написал ее какой-то шарахнутый психолог. Разве психологи в чем-то разбираются? Да они же сами все чокнутые.
«Глава 5. Составьте свой личный план действий (разработка Лорейн Белл)
Составьте свой собственный план по управлению и снижению гнева и постоянно носите его с собой».
Носить с собой? Где? В чем? В портфеле? В чемодане? В миске на голове? Привязать к мошонке?
«Отмечайте, когда именно вы более всего склонны к гневу. Например, после напряженного рабочего дня или употребления алкоголя».
Или после того, как жизнь в очередной раз насрет на тебя с большой высоты?
Он чувствовал, как в нем снова начинает подниматься злость. Сосед снова захрапел, громко, как цепная пила. Он ткнул его в бок, сильно, по-настоящему, и, повернувшись, процедил:
— Заткнись на хрен, ты понял?
Сосед сонно моргнул, не понимая, в чем дело.
Он поднял руку со скрюченными пальцами.
— Захрапишь еще раз — язык вырву.
Секунду-другую сосед смотрел на него так, будто хотел что-то сказать, но потом передумал, похоже поняв, что это не пустая угроза. Глаза его беспокойно забегали. После недолгого колебания он расстегнул пояс, поднялся и пошел по проходу.
Он вернулся к книге.
«Я знаю, когда начинаю злиться, потому что отслеживаю ранние предупреждающие знаки. Такие, например, как ощущение дрожи, сжатые кулаки».
Да, его уже трясло, и пальцы уже сжались в кулаки. В том-то и дело, что мог бы не только вырвать храпуну язык, но и получил бы от этого удовольствие, как те люди, что в давние времена вырывали языки раскаленными щипцами. Придурок это заслужил. Люди не имеют права так храпеть.
«Когда я злюсь, я думаю или говорю себе так…»
Дальше шли пустые строчки, которые следовало заполнить. Но он ничего заполнять не собирался, потому что и так знал, какие мысли приходят в голову.
«Причины, по которым я хотел бы измениться:
Последствия несдержанности?
Потому что я плохо чувствую себя потом?
Потому что я нездоров, и злость не помогает выздоровлению?»
Он захлопнул книжку, чувствуя в себе гнев. Если гнев вырвется, унять его будет уже невозможно, останется только ждать, пока он уймется сам. Гнев походил на змей, дремлющих ядовитых змей, которые проснулись, развернули кольца и уже готовятся к броску.
В том-то и дело, что ему нравилось это чувство.
Гнев освобождал. Гнев придавал сил.
Слишком многие слушали слова того придурка Матфея: «Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую».
Вот так. Без дураков.
Он пообещал прочитать книжку и заполнить все пробелы. Таким было одно из предложений доктора. Постараться перефокусировать свой гнев во что-то позитивное. Ха! В чем тут смысл? Да, он делал в прошлом плохие вещи, но во всем были виноваты змеи. Не он виноват, что люди будят змей.
И эти змеи бодрствовали уже несколько дней.
26
Что облегчает полиции работу, размышлял Рой Грейс, так это предсказуемость некоторых преступников. Злоумышленники старой школы привязаны к определенной территории и не способны расстаться с привычками, например с выпивкой.
Но, как и все в жизни, ничто не стоит на месте, и прежние мошенники, с которыми опытные полицейские могли завязать своего рода доверительные отношения за кружкой пива в пабе и у которых вытягивали порой ценную информацию, вымирали как динозавры. На смену им приходило новое поколение, более жадное, вульгарное, злобное и куда менее склонное к общению.
Нужный осколок уходящей эпохи Грейс нашел в четвертом пабе, куда вошел незадолго до полудня. Терри Биглоу сидел сгорбившись в мрачноватом пустом зале, изучая расписание скачек. На столе перед ним стоял наполовину пустой стакан в полпинты. Рядом привалилась к стене палка. Никого больше в зале не было, если не считать бритоголового, в татуировках крепыша за стойкой, который, за неимением более увлекательного занятия, протирал стаканы.
Как и Эмис Смолбоун, Биглоу был наследником одной из самых больших в городе криминальных семей. На протяжении трех первых послевоенных десятилетий Биглоу заправляли в Брайтоне наравне со Смолбоунами: крышевали бизнес, контролировали значительную часть наркоторговли, отмывали деньги через сеть магазинов по продаже антикварной мебели и ювелирных украшений. В те дни связываться с Биглоу рискнул бы далеко не каждый, смельчаку же могли запросто попортить карточку — бритвой или кислотой. Когда-то он слыл модником и любил хорошо и дорого одеваться, но та пора миновала — и уже давно.
Последний раз Рой Грейс видел его несколько месяцев назад, и тогда Биглоу сказал, что заболел. Произошедшая с ним за это время перемена поразила суперинтендента. Сухое, кожа да кости, лицо, неухоженные, торчащие клоками волосы, содержавшиеся когда-то в безупречном виде, потрепанный коричневый костюм и кремовая рубашка — без галстука, застегнутая на все, до самого верха, пуговицы. Одежда сидела мешковато, словно старик уменьшился на три размера.
Биглоу уставился на подошедшего к столику Грейса глазами испуганного грызуна, потом тонкие, влажные губы расщепились в невеселой улыбке.