Пока не поздно
Шрифт:
Мей выпрямилась — и две восхитительно округлые груди обрели свободу, когда шелк соскользнул вниз. Она замерла в ожидании. Энтони тоже затаил дыхание и словно окаменел. Он пожирал Мей глазами. Темные густые ресницы нервно подрагивали, дышал он прерывисто и часто.
Не отводя взора от молодой женщины, Энтони медленно снял рубашку. В лунном свете кожа его напоминала расплавленное серебро. Глаза, обычно серо-стальные, казались еще глубже и бездоннее — точно два черных омута. И в омутах этих светилось обещание всех мыслимых и немыслимых восторгов. Мей тихонько
С силой размахнувшись, Энтони отшвырнул от себя рубашку… и ненароком сбил что-то на комоде. Где-то в подсознании Мей прозвучал сначала грохот, а потом и звон — точно разбилось стекло.
Энтони вскинул голову — и застыл на месте.
Мей поначалу не поняла, что случилось. Но когда Энтони снова обернулся к ней, лицо его искажала мука, а губы побелели, как у мертвеца. Он вновь блуждал по кругам ада, где для Мей места не было и нет.
Отчаянно желая удержать Энтони, она прильнула к нему всем телом так, что тугие напрягшиеся соски защекотали ему грудь. Обвила руками его шею, припала к горестно сжатым губам.
— Энтони, — прошептала Мей нежно и обольстительно.
Но в ответ тот лишь крепче стиснул зубы. Железные пальцы сомкнулись на ее запястьях и с силой развели ей руки. Потрясенная, растерянная, Мей вглядывалась в помрачневшее лицо, тщась прочесть хоть какой-нибудь, но ответ.
— Я не могу, — глухо выдохнул Энтони. — Прости. Мне не следовало…
Он поднялся с постели. Подобрал рубашку, джемпер… ботинки. И когда это он успел сбросить обувь?
— Ты не можешь просто так взять и уйти! — воскликнула Мей, приподнимаясь на локтях.
— Я должен! — отрезал он, не оборачиваясь.
— Но почему? Ты же хотел меня! — возмутилась Мей до глубины души оскорбленная неожиданным отказом. Как трудно усмирить распаленное, пробужденное тело, что властно требует своего! — Энтони, почему все так?
Он промолчал, только еще больше ссутулился, точно пригибаясь под непосильной тяжестью. Мей спустила ноги на пол, вознамерившись любой ценой выяснить в чем дело. И объяснение не заставило себя долго ждать.
Скомканная рубашка задела одну из фотографий миссис О'Донегол, что Мей заботливо расставила на комоде. Сейчас фотография валялась на полу лицом вниз, а вокруг тускло поблескивали осколки разбитого стекла.
Вот теперь все встало на свои места! Энтони изголодался по сексу. Но, разбив фотографию покойной жены, устыдился низменных инстинктов. Решил, что предает память об умершей.
Мей снова взобралась на кровать и натянула одеяло до подбородка, вдруг устыдившись собственной наготы. С соперницей из плоти и крови она бы играючи справилась. Но как бороться с той, что покоится в могиле?
— Будь добр, отвернись, — попросила она, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Я оденусь — и постель к твоим услугам.
Энтони с трудом подавил желание рассказать Мей, что мешает ему предаться с нею любви. Ох, не стоило складывать фотографии Корал на комод в своей спальне! Но Николас сказал, что не в силах видеть эти портреты у себя в комнате. Слишком много боли причиняли ему воспоминания о невесте — живой, ослепительно прекрасной, так и лучащейся здоровьем…
Энтони от души надеялся, что в один прекрасный день Николас заберет фотографии — ради маленькой Ребекки. Дочь имеет право знать, как выглядела ее мама. Нельзя их выбрасывать, никак нельзя!
Но сегодня, обернувшись и почувствовав на себе расчетливый, оценивающий, недобрый взгляд Корал, Энтони в очередной раз вспомнил о своем обмане. И душу его ожег стыд. Он вдруг осознал, что не имеет права заниматься любовью с доверчивой, открытой, искренней Мей, притворяясь не тем, кем на самом деле является.
Либо надо рассказать ей всю правду как есть, либо оставить в покое. Отношения, основанные на лжи и заблуждении, обречены заранее.
К своему изумлению, Энтони вдруг осознал, что хотел бы построить длительные, прочные отношения с женщиной, которую почти не знает… Однако же, по странной прихоти судьбы, Энтони казалось, будто он знаком с Мей всю жизнь…
Да, но как же Ребекка?
Сердце пронзила острая боль. Словно кара небесная за то, что на мгновение он позволил себе забыть об интересах дочери.
Мей, ослепительная, нежная, неотразимая Мей, женщина до мозга костей, лишила его разума. Но осмелится ли он нарушить раз и навсегда установленную дистанцию? Ведь он смертельно рискует. Что, если их отношения закончатся бурным разрывом? Мей останется здесь с малюткой Бекки, своей «сводной сестричкой». А он — он утратит все права на дочь. И однажды Мей выйдет замуж за другого, а Ребекка со временем научится называть чужака «папой».
Боже! Ну почему ему позарез нужны два совершенно несовместимых друг с другом человека? Прости-прощай, душевное спокойствие!
— Я оделась, — холодно сообщила Мей.
Отчаянно злясь на самого себя, Энтони продел руки в рукава рубашки.
— Мне очень жаль, что так вышло, — натянуто выговорил он.
— Я все понимаю.
Энтони стремительно повернулся. Глаза его потемнели до угольной черноты.
— Нет! Быть того не может! Ты не…
— Да ты никак меня за непроходимую идиотку держишь? — вспыхнула Мей. — Я отлично знаю, как оно все бывает, когда энергичный, полный жизни молодой мужчина долго себе во всем отказывает! Или я похожа на невинную девственницу, только-только из пансиона? Ох уж эти мне милые мужские слабости! Тебя просто-напросто потянуло на секс, я оказалась под рукой и особо не возражала!
Она гордо вскинула голову, словно бы ничуть не стыдилась признать за собою подобную распущенность. Но ведь дело обстояло далеко не так, как описывала оскорбленная Мей. Речь шла не о животном инстинкте, не об удовлетворении самой что ни на есть примитивной похоти. Их свело вместе нечто другое, куда более глубокое. Впрочем, осторожность помешала Энтони сказать об этом вслух.
— Больно мало времени прошло, верно? — дрожащим голосом продолжала она. — Ты не нашел в себе сил изменить покойной жене, потому что ты до сих пор ее л-любишь…